У любви в плену
Шрифт:
— Это мой сын, — дрожащим голосом сказала она и, наклонившись, прошептала: — У Томми проблема с алкоголем.
— Он еще внутри?
— Да. Что вы хотите с ним сделать?
— Я хочу вытащить Томми наружу, чтобы поговорить.
— Но вы его не арестуете, правда? Он не угрожал мне или что-то еще.
— Мэм, он причинил намеренно вред окнам, а это домашняя жестокость. Плюс как минимум три сотни баксов за ремонт. В итоге это уголовное преступление. Я должен арестовать его.
—
Сойер заглянул в дом. Наверное, Томми был его ровесником, но выглядел лет на пятьдесят. Он сидел в гостиной за кофейным столиком с двумя рядами по крайней мере двадцати пустых пивных банок. На одной висели солнцезащитные очки.
— Что ты делаешь? — спросил его Сойер.
Томми продолжал с напряженной сосредоточенностью пьяницы глядеть на банки.
— Это не ясно?
— Не зли меня, — предупредил Сойер.
— Я проверяю очки. Говорят, что они поляризованы, но я думаю, изготовители — обычные мошенники. Я подам в суд. — Томми наклонился, посмотрел сквозь линзы и вдруг швырнул банку с очками в стену. — Придурки.
— О’кей, — сказал Сойер. — Не выйти ли нам на улицу для разговора?
— А не дать ли тебе в ухо?
Сойер рывком поднял его с кушетки. Впервые посмотрев на него и оценив его внушительные размеры, увеличенные бронежилетом, Томми немного присмирел.
— Я только изучаю мои солнцезащитные очки, — сказал он.
Тридцать минут спустя он изучал скамейку в камере и постепенно трезвел.
А Сойер отправился на день профориентации в младшую среднюю школу. Боже, он просто ненавидел это. Не рассказы о вреде наркотиков и не вопросы детей. Он ненавидел критические взгляды учителей, которые помнили его собственные школьные дни, Когда это закончилось, состоялся еженедельный бейсбольный матч, и, к величайшему удовлетворению Сойера, они разгромили команду пожарных. Затем был поздний обед с Джексом в баре, где он все время поглядывал на входную дверь, ожидая Хлою, которая так и не появилась.
На следующий день Сойер попытался наверстать упущенное и с тяжелым вздохом занялся ненавистной бумажной работой. Правда, мучился не долго, поскольку был вызван к женщине, которая жаловалась на ограбление. Но когда Сойер вошел в салон красоты на пирсе, оказалось, что женщина хотела поговорить с ним о своем двенадцатидолларовом маникюре.
— Мэм, вы заявили, что вас ограбили.
— Я к этому и веду. Посмотрите, какой здесь интерьер, все новое.
— И что?
— А то, что они не могли бы устроить это, делая маникюр за двенадцать долларов. Это явно ширма
Сойер чуть не арестовал ее. Но вместо этого предложил компромисс: если она умолкнет, он, возможно, будет достаточно милосердным, чтобы не выписать ей штраф за ложный вызов.
Поскольку он все равно был на пирсе, то решил зайти в ресторан к Эми. Взглянув на него, она тут же принесла ему двойной бургер и внушительную порцию пирога.
— Осторожно… здесь Хлоя.
Она повернула голову в направлении столика у него за спиной, где Хлоя обедала с Андерсоном, владельцем магазина скобяных товаров.
Потом Эми ушла, оставив Сойера есть в одиночестве, и он старательно отводил взгляд от пары. Ему нет дела, с кем Хлоя обедает, говорил он себе, зная, что лукавит. Два месяца назад он поднял бы на смех любого, кто сказал бы, что его свела с ума женщина. А теперь его не покидало ощущение, будто он в неуправляемом штопоре.
Когда поступил вызов, Сойер так быстро вскочил с места, что едва не пролил содовую. Привыкнув есть по пути, он схватил вторую половину бургера и приказал себе не глядеть на Хлою, пока идет к выходу.
Зато он был прекрасно виден.
Хлоя улыбнулась и помахала ему, как будто и в самом деле была рада его видеть. На душе у Сойера полегчало, и он сделал усилие, чтобы не представлять себе ее лицо, когда подъехал к дому Дилайлы Голдстайн.
— Что случилось, миссис Голдстайн? — спросил он, стоя перед дверью.
Она посмотрела на него сквозь занавеску.
— Сойер? Это ты, дорогой? Опять забавляешься дверными звонками?
Он вздохнул. Дилайле уже восемьдесят девять лет.
— Нет, мэм. Я теперь шериф, помните? Вы звонили, утверждая, что вам требуется помощь.
— Да, требуется. Я продолжаю слышать пение Фрэнка Синатры по телевизору, когда тот выключен.
Сойер заглянул в гостиную. Телевизор выключен. Синатры не видно и не слышно. Войдя, он сел на корточки перед ТВ, которому было не меньше пятнадцати лет. На поверхности ни пылинки, что требовало определенного таланта.
— Вам нравится Фрэнк Синатра, мэм? — наконец спросил он.
— Конечно. Мой Стен, упокой Господь его душу, любил Фрэнка. Мы каждый день слушали его в это время. Иногда танцевали. — Миссис Голдстайн вздохнула и горестно прижала руку ко рту.
Дав ей минуту, чтобы успокоиться, Сойер сделал вид, будто изучает заднюю сторону телевизора.
— Почему это происходит, как ты думаешь? — прошептала она. — Ты думаешь, это призрак Стена или Фрэнка? Потому что, как бы я ни любила музыку Фрэнка, не хочу, чтобы он оставался в моем доме, наблюдая за мной. Это… ужасно.