У моря Русского
Шрифт:
— Итак, ты отказываешься ехать в Карасубазар, — проговорил отец, обращаясь к Теодоро.
— Да. Пусть едет Андреоло. Мне надоело работать на него и отвечать за его глупые поступки.
— Ну, ты, щенок… — Андреоло поднялся из-за стола.
— Молчи, Андреоло! Разрази меня гром, я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Да будет известно тебе, отец, что не далее как неделю назад мой любезный братец без твоего согласия спалил овчарню у господ из Лусты [24] .
24
Луста —
— Овцы этих господ заходили на нашу землю, — объяснил Андреоло, — вот я и приказал сжечь овчарню.
— У тебя нет головы на плечах. Только глупый в наши тревожные дни вызывает на ссору соседей! — отец грозно взглянул на Андреоло и добавил — Поедешь к ним и возместишь ущерб.
— Но это не все, — продолжал Теодоро. — Вчера в Солдайе я встретил консула. Он грозился привлечь меня к суду за поджог, о котором я даже не знал до этого времени.
— А ты пошли к черту этого одноглазого дьявола, — посоветовал старик.
— Я не хочу работать на Андреоло, — заговорил опять Теодоро. — Все бумаги подписывает он, в курии правомочен только Андреоло, ему ничего не стоит отменить мое слово. Я только работаю, как раб, и если сейчас не совсем раб, то мой любезный братец исправит это дело, как только вы, отец, отойдете в царство небесное.
— Ты знаешь, сынок, что я уже не веду документы, не бываю в курии. Подписывать бумаги сразу трое вы не можете. Кто-то один должен делать это.
— Но почему именно Андреоло?
— Потому что он старше тебя и умнее на целую милю.
— Пусть тогда этот умник и едет в Карасубазар. Конечно, он не хочет рисковать своей шкурой. Перепродавать рабов, которых я приведу, куда легче и выгоднее. Недаром супруга моего братца слывет первой щеголихой в Солдайе…
— Замолчите! — прикрикнул отец и после паузы задумчиво проговорил: — Много бы дал я, чтобы понять, почему вы не можете жить в согласии.
— Ладно! — Теодоро поднялся из-за стола, подошел К отцу. — Я поеду покупать невольников. Только пусть братец не думает, что я ему позволю пользоваться моими трудами. Дело с купцами при перепродаже буду иметь я.
— Тебя, олуха, они обманут, клянусь честью, — заметил Андреоло.
— Зачем спорить, — с улыбкой прервал их Деметрио. — Давайте перепродам невольников я.
— Ты мастер выпить, спеть канцону [25] , поволочиться за девушками. Это твоя стихия. А в торговые дела ты не лезь.
— Мне тошно вас слушать! — закричал на спорящих отец. — Я давно терплю ваши штучки, но, тысяча чертей, они мне надоели. Если так пойдет дело, я, подыхая, отпишу все мое добро не вам, моим сыновьям, а какому-нибудь греку. Накажи меня бог, если я не сделаю так. Вы меня знаете.
25
Канцона, или канцонетта, — песня любовного или морально-философского содержания.
Это был единственный способ заставить замолчать сыновей. Каждый из них с нетерпением ждал смерти отца и втайне надеялся, что родитель именно его наделит самой лучшей частью владения.
Андреоло мнил себя самым умным из братьев и был уверен, что в его руки отец передаст все земли, сады, виноградники и деревни. Рожденный от первой жены Антонио, которая принесла отцу богатство и знатное имя, Андреоло презирал Теодоро. за то, что он рожден от простой крестьянки — второй жены старого ди Гуаско. Деметрио он вообще не считал братом.
Теодоро же надеялся на любовь отца. Антонио очень любил свою вторую жену — мать Теодоро. Красавица Эмилия была доброй, кроткой и любящей. Сын ее был очень похож на мать, и после ее смерти Антонио всю любовь перенес на сына. «Ради этой любви, — думал Теодоро, — отец отдаст мне лучшую долю».
Ни на знатность рода, ни на любовь отца младший сын, Деметрио, не надеялся. Его мать, веселая служанка из таверны, тайно встречалась со старым, богатым вдовцом, надеясь женить его на себе. Это, вероятно, так бы и случилось, так как мальчик, рожденный от этих встреч, пришелся по душе старому ди Гуаско. Но в одной из пьяных драк матросы пырнули женщину ножом, и она вскоре умерла. Ди Гуаско забрал Деметрио к себе, но относился к нему холодно.
Старый ди Гуаско был жесток, хитер и силен. Эти качества помогли ему стать богатым, знатным и влиятельным. Ди Гуаско имел в Солдайском консульстве лучшие земли и деревни. Он ежегодно расширял свои владения и богател все больше и больше. Сейчас ди Гуаско принадлежало десять деревень и более тысячи рабов.
Обведя сыновей тяжелым взглядом, Антонио сказал:
— Теперь слушайте, что я буду говорить: ты, Теодоро, поедешь за живым товаром. Два тысячи сонмов получишь у меня сегодня же. Но я не хочу, чтобы в Кафе и Солдайе знали, что славная семья ди Гуаско занимается этим непочетным делом. Поэтому покупать будет Памфило — он сойдет за кафинского купца. Понял? Я думаю, что ты сумеешь оставить в дураках всех, кто пристанет к тебе с расспросами. Бери Памфило, охрану и — попутный ветер тебе в спину. Ты понял меня, олух?
— Понял, отец, — ответил Теодоро.
— А ты, Андреоло, в эти дни осмотришь все дороги, идущие через наши владения, и поставишь кое-где наших людей. Я был глуп, как осел, не придумав этого раньше. По нашим дорогам из Солдайи в Скути бродят сотни бездельников с тугими кошельками. Пусть раскошеливаются и платят дорожный сбор, который с сего дня мы установим. Сколько вы думаете брать с каждого, кто пройдет по нашим дорогам?
— Я думаю… по пятьдесят аспров, не меньше, — ответил Деметрио.
— У тебя тараканий ум, сыночек. За такую сумму даже я, самый богатый в Солдайе человек, черта с два пойду по дорогам, буду лучше карабкаться по горам.
— В десять раз меньше, — сказал Андреоло.
— Это ближе к истине. Пять аспров с пешего и десять с конного. Так-то, сынки. И еще скажите мне, какая вожжа попала под хвост этому одноглазому консулу? Почему он начал совать свой острый нос в наши дела?
— Я могу ответить на твой вопрос, отец, — сказал Деметрио. — Консул зол на нас за то, что мы купили деревушку Карагай.