У моря Русского
Шрифт:
— Кто у них атаман? — спросил Теодоро.
— Твой знакомый. Сокол его зовут.
— Не знаю такого, — удивился Теодоро.
— А он тебя знает. «Передай твоему братцу Теодоро поклон, — сказал он. — Скажи, что дешево оценил меня в Карасубазаре. Если б знал, что буду у него в гостях, — дал бы дороже».
— Ты говорил с ним? — спросил Андреоло. — Каким образом?
— Я прискакал в Скути тогда, когда там уже хозяйничали эти люди. Я бросился на первого встречного, убил его, но потом на меня наскочили со всех сторон мои же рабы и привели к этому Соколу. С ним девушка — сестра того росса, что повесили
«Для нас вы — враги», — сказал я. «Да, насильникам и богатым — мы враги. Если пожалуются на вас ваши люди, придем снова в гости и тогда уже не отпустим тебя. А сейчас иди в свой дом и скажи, чтобы нас не искали — худо будет». И вот я, раненый и избитый, примчался сюда.
— На коней, — сказал Андреоло. — Мы догоним их и изрубим на куски. Кто со мной?
— Кто угодно, только не я, — гневно произнес Теодоро. — Ты проспал свое Скути — ты и расхлебывай эту кашу, сукин сын!
— Ах ты, оборванец! — закричал Андреоло. — Ведь если говорить прямо, Скути погибло по твоей вине. Разве не ты проспал и выпустил этих разбойников, разве не тебе шлет поклоны их атаман! Вот подожди, отец, этот Сокол доберется до нас, всех повесит, а братца Теодоро сделает своим помощником. Рыбак рыбака видит издалека.
— Цыц вы! — крикнул Антонио. — Слушайте, что я буду говорить! Садитесь верхом и все трое — в Скути. Все, что можно, приведите в порядок. В погоню ехать не сметь. Я еще не знаю, что это за Сокол, но думаю, что для нас он страшнее консула во сто крат. Кто знает, что будет впереди. Может, вместе с Христофоро придется ловить эту птичку. Так или не так, а донесение консулу об этом надо послать. Не завтра, а позднее. А сейчас — в путь!
Все это припоминает сейчас ди Гуаско, не в силах подавить гнев и досаду.
СНОВА В ХАТЫРШЕ-САРАЕ
Первая победа окрылила Сокола. Правда, схватка была пустяшной, так как большая часть вооруженных слуг оказалась вне Скути. Но радовало Сокола поведение ватаги. Люди слушались атамана во всем. Сказал Сокол винные погреба не трогать — не тронули. А искушение попробовать винца было ой как велико!
Как ни торопились ватажники вовремя убраться из Скути, однако виселицу успели сжечь. Позорные столбы вырвали из земли, приволокли к виселице и тоже бросили в огонь.
На площади собрались все рабы, размещенные в Скути, и много слуг. Люди смотрели на огонь со страхом и радостью. У каждого в глазах немой вопрос: а что будет завтра? На кого падет гнев хозяев, когда ватажники уйдут в лес?
Василько хорошо понимал думы невольников. Он подошел к ним и крикнул:
— Кому мила свобода, айда с нами в лес. Места всем хватит! Берите у хозяина все, что вашим потом и кровью нажито. А кому с нами не по пути — его воля. Пошли!
Наутро подошли к Черному камню. Сокол сосчитал людей — ватага увеличилась почти в три раза. Никто не пришел пустым — каждый что-нибудь складывал на поляну: кто мешок муки, кто окорок, а кто подводил лошадь или приносил оружие. А Митька и Микешка — братья приволокли огромный закопченный чугунный котел.
Весь день только и было разговоров о походе в Скути. Вспоминали, как жгли виселицу, как выпускали из подвалов невольников, как атаман говорил с молодым хозяином — фрягом.
— Напрасно ты его отпустил, — сказал Ивашка Соколу, — вот помяни мое слово — устроит нам пакость какую-нибудь. Придушить бы, как щенка, и все тут!
— Пленного убить — доблесть невелика. Мы, чай, не татаре — лежачего не бьем. Пусть расскажет, что простому народу мы защитники. Может, братья-лиходеи образумятся.
— Жди, как же. Больше лютовать начнут!
— А мы тоди ще раз пугнем! — воскликнул Грицько. — Пугнем, батько?
— Теперь силу свою почуяли. Подожди, Грицько, придет час — не только до фрягов, а и до басурманов поганых доберемся.
…А через день случилось вот что: Митька и Микешка, определенные атаманом к уходу за табуном, пасли в лесу коней. Теперь ватага разбогатела, имела около трех десятков верховых лошадей под седлами. Одна молодая кобылица особенно полюбилась братьям — она была красива, резва и непослушна. Убежала резвушка в тот день, отбилась от табуна, и пустился Микешка на ее поиски.
Любимицу нашел только к ночи. На обратном пути, перебираясь через дорогу, услышал стон. Подошел, видит — человек в беспамятстве. По растертым в кровь рукам понял, что перед ним невольник. Осторожно перенес его в глубь леса, обмыл лицо прохладной водой, напоил. Всю ночь хлопотал Микешка около больного. К утру услышал от него первые слова: «хлебца бы», и понял, что это русский человек. Взвалил его на лошадь, привязал кушаком и вскорости добрался с ним до ватаги.
Здесь невольник заговорил. Рассказ его был обычен: на родную деревеньку наскочили татары, все пожгли и пограбили, людей всех до одного захватили в неволю. В пути он занемог и упал, нехристи решили, видно, что не жилец он более, и бросили у дороги…
Узнали ватажники, что был он в руках у Мубарека, и теперь тот Мубарек погнал на продажу в Кафу более сотни пленников. А в подвалах в Хатырше-Сарае осталось невольников еще больше.
Василько ясно представил себе несчастных, томящихся в тесных норах Хатырши. Сам немало перетерпел в том страшном месте. Взглянул на Ивашку и сказал:
— Вот — сижу и думаю…
— И я думаю, — перебил Ивашка. — О том же самом.
— Не побывать ли нам в Хатырше, а?
— Сам это же хотел тебе сказать, да не успел. А хорошо бы с косоглазыми посчитаться!
— Это дело десятое. Земляков наших выручить надо — вот о чем забота. Сумеем ли?
— Сумеем, атаман! И ватага поддержит тебя.
Ивашка не ошибся. Когда атаман предложил ватажникам сходить на Хэтыршу, ни один не отказался. Каждый хотел помочь невольникам вырваться из рук татар. Самых ловких посадили на лошадей, оружие им выбрали получше. На рассвете подошли к Хатырше совсем близко, расположились на склоне горы в густом дубняке. Василько, поднявшись на стременах, ухватился за нижний сук дерева, влез на дуб, раздвинул ветви. Отсюда Хатырша была видна хорошо. Около дворца суетились слуги, на улицах селения играли маленькие татарчата. У подвалов, расположенных в виде подковы, ходили сторожевые.