У нас все хорошо
Шрифт:
Галина. Понятное дело, кто захочет быть глухим, разве что слепой!
Девочка. Может, она не слепая и не глухая, а толстая. Надо худеть.
Божена. Ей нужно похудеть и одежду поменять. Я бы в таком в магазин за уксусом не пошла.
Режиссер. «…Моника решает вырваться из бесперспективности. Она продает трухлявый голубятник с любимыми птицами и на вырученные деньги покупает билет до Варшавы. Там она поселяется в компьютерной симуляции в рекламном фолдере охраняемого жилого комплекса…»
Старушка. Это Варшава? Улица Солец? Не узнаю…
Девочка. Ой, бабушка,
Старушка. Я там проходила в тот день, когда началась война…
Галина. У некоторых из нас растет нос, у других из носа идет дым, а третьи умеют это делать с каменным лицом, вот ответ на вопрос, который постоянно просится на уста: как же они врут!
Девочка. Ты думаешь, это нормально — постоянно подсматривать за чьей-то жизнью, чтобы во сне слюнки текли на подушку от этих историй, и рассказывать о ней, как о своей собственной?! Сколько живу, сколько себя помню, ты, бабушка, никогда никуда не ходила и не ездила ни в какой лагерь кондиционный.
Режиссер …там она устраивается копирайтершей в рекламную фирму, успешной адвокатшей в известную адвокатскую контору и привлекательной архитекторшей в проектное бюро. Она много работает по специальностям, у нее есть факс, но после работы она чувствует себя потерянной из-за того, что у нее нет детей. Она ходит в фотошоп и пьет там бульон Кнорр…
Галина. Моника, не переплачивай! В «Божьей коровке» продается такой же, только хуже, за полцены.
Божена. Ты с бульоном поаккуратней, им особо не наешься, через пять минут опять захочешь есть! Добавь макароны или хотя бы костей.
Девочка. Какие макароны! Так она никогда не похудеет и останется толстой, а ожирение — это болезнь.
Божена. Это у вас, в вашем мракобесии, ясное дело — Польша. У нас в Америке все совсем по-другому. Я это только так подумала, я же жирная, как свинья, и свои мысли я здесь афишировать не собираюсь.
Режиссер. Там она случайно знакомится с Максом и соприкасается с ним в голом виде губами в туалете, а потом и в лифте. Однако все-таки возникают перипетии. Моника устала от пустоты и отсутствия ценностей, а Макс оказывается безответственным засранцем, который не хочет иметь семью и держит в шкафчике рядом с бульоном Кнорр 100 килограммов просроченной крупчатой муки…
Галина. Переплачивает. Обычная пшеничная дешевле.
Режиссер … а по следам за ним идут трое крепких, намазанных на удачу кремом для самозагара колумбийцев из русской мафии, сексуальная женщина-полицейский, плотно подсевший на трамал растяпистый детектив и парикмахер-гей. Последний, хотя и непонятый, оказывается хорошим человеком и спасает ребенка во время пожара, и вообще он никакой не гей, а нормальный мужчина, просто ухоженный и непонятый.
Девочка. Ненавижу нетерпимость. Если честно, то еще я ненавижу конфеты «Пьерро» и «Сказочные» кондитерской фабрики «Ведель». Всем привет!
Режиссер. Моника рожает мужа и детей — мальчика или девочку. Она очень счастлива, поскольку реализовалась как женщина. Она искренне разговаривает со своим унитазом о новом «Доместосе». На горизонте маячат три компьютерные симуляции небоскребов — небоскрёфисы, а они идут и смеются за руку. Конец. Вот так выглядела бы последняя сцена этого фильма, если бы я когда-нибудь его снял.
Ведущая. Привет. Еще недавно она разгребала пиксели на развалах, а сегодня это большая звезда. Она продала трухлявый голубятник, поставила все на одну карту, и сегодня открыто показывает нам содержимое своей сумочки.
Моника. В сумочке я обычно ношу с собой самые необходимые вещи: магнитное лассо плюс Alt, многоугольное лассо, палитру, кисть, яркость/контраст, цвета, градиенты, маски, фильтры, клавишу Shift и обязательно инструмент «Ластик» — особенно незаменим он для лобковых волос, с которыми уже давным-давно нет никаких проблем.
Ведущая. То есть жизнь звезды совсем не такая, как принято думать: ляля-тополя и сяськи-масяськи с полиэстровым котом на красном ковре, а…?
Моника. Если честно, это тяжелый труд. Бывало не раз, что после долгого дня, когда ты постоянно не позволяешь себе ни есть, ни пить, потом ни ссать и ни срать, а в промежутках еще и не потеть, я была настолько выделена, продлена и утомлена, что ложилась прямо на козетку в фотошопе, не в состоянии ехать куда-то домой, от усталости я забывала, что дома у меня не было, потому что не было меня, и так целые дни и ночи я лежала в ожидании, что кто-то меня заметит, расширит и укоротит, как прежде, не говоря уже о фантомных болях после удаления пупка. В то же время я очень благодарна, что я не существую и не живу, с одной стороны, я никто, а, с другой, например, я не полька.
Ведущая. Но ты прекрасно говоришь по-польски, без ошибок и практически без акцента.
Моника. Это было непросто. Я родилась здесь крохотным младенцем совершенно случайно, просто здесь уже давно жили мои прапрадеды, прадеды, деды, родители, братья и сестры, дяди, тети и двоюродные братья и сестры, которых, естественно, забросили сюда вихри судьбы, они все время тосковали по Западу, откуда сами были родом. По рассказам, я сначала много плакала, стучала маленькими кулачками, уже тогда я хотела вернуться туда, где мои корни, то есть на Запад, но, будучи беспомощным грудным ребенком, я не знала ни слова по-польски, не говоря уже о том, чтобы зарезервировать билет (в Польше в 1970-е годы не было даже интернета). А что я могла сделать, хочешь не хочешь, пришлось выучить польский, и теперь я говорю вообще без акцента, но значения некоторых многосложных слов до сегодняшнего дня запомнить не могу, что не мешает мне их произносить. Должна признаться, что мне вредит здешняя вода, здешний воздух, мне не нравится природа, архитектура и люди — смурные, недовольные жизнью и закомплексованные.
Эдита с комочком своих влажных трусиков в руке, Галина, Божена, Маленькая металлическая девочка.
Эдита. Боже, как я возмущена, как я смущена, раз такое дело пойду я лучше домой и съем лозанский салатик, паштетик из молодых козликов, ведро пармезана, а если этого будет мало, еще и кучу морковки без всего со шкурой и подносиком, запью литром жидкости для снятия макияжа, и еще килограмм хороших конфет, которые я не отвезла несчастным сиротам в детдом, а сама съела из-за всех этих нервов еще в машине, и как только я по пути заеду в фитнес-центр, чтобы избавиться от жирка на боках, то не вынесу больше того, что не было по пути никаких рек, из которых я могла бы спасти утопающих, и никаких пожаров, на которых я могла бы спасти погорельцев, поэтому я ничего не сделала, и страх, что дверь экзистенции может закрыться за мной без того самого шума, без которого она открылась, будет настолько острым, что я просто сейчас закричу громко и вовсеуслышание, крикну ясно и спокойно, и скажу четко, но без агрессии, a, может, просто я это прошепчу себе самой на ушко или с каменным лицом просто подумаю, чтобы никто не догадался, ведь я же опять буду крайняя, что не брею пилотку: фильм «Конь, который ездил верхом» запечатлел и кристаллизовал в клейстере псевдосчастья стереотипную роль женщины, объективизировал ее, сузил, расширил и лишил ее натурального пупка.