У Никитских ворот. Литературно-художественный альманах №2(2) 2017 г.
Шрифт:
Слово вечно в сердце человечьем, пока жив человек, вечно в душе его, когда поднимается она в небеса.
Это то единственное, что уносим мы в мир иной. Прекрасное, нетленное богатство.
1. Искусство – это попытка человека потягаться со смертью.
2. Искусство не сводится к правилам, как и жизнь не сводится к правилам.
Иногда пять дней – вся жизнь, а иногда вся жизнь – пустое зернышко.
Человеку порой трудно верить в Бога. Наша вера зачастую становится какой-то эстетской. И мы говорим Создателю: «Ну, давай, соверши чудо, прояви себя, убеди меня в своем существовании. Я поверю, если Ты меня очаруешь».
А может, на самом деле надо всего лишь упасть в веру, как на последнем шаге усталости, в изнеможении; как падаем в очарование от событий и людей; как падаем в объятия в желании любви?
Много лет назад мне нравилось это словосочетание «человек мира». В моем уме оно звучало как-то особенно, торжественно и возвышенно, словно органная музыка.
Мне представлялся человек, который едет куда хочет, живет где вздумается. Его везде ждут и ценят. Он везде свой.
И вот, уезжая в Москву из Углича и обнимая Олю, которая тоже обнимает меня, чуть не плача, провожая, как родную, я поняла, что способна чувствовать только этих людей, что я часть этого народа и больше никакого на земле.
Понимаю, что глобализация лишает нас национальной идентичности, когда «человек мира», взглянув в окно, не может различить, это небоскребы Нью-Йорка, Пекина или Москвы-Сити. Да и неважно это все для него.
Глобализация лишает нас Родины.
Он выплыл из проулка тихо и почти незаметно. Маленький, худенький, в черной куртешке с накинутым на голову капюшоном – обыкновенный мальчик.
– Вы 16-й ждете? – спросил он, глядя снизу вверх.
– Да, – ответила она, ставя на землю сумку, набитую продуктами.
– А вы в новый район едете?
– Да, а ты?
– А я друга жду. У меня друг в новом районе живет.
– Хорошо. Вы с ним, наверное, в одном классе учитесь?
– Да, а как вы узнали?
– Догадалась.
– О! Какая вы.
– А то. Я такая, – засмеялась она. – А вы во втором или третьем учитесь?
– Во втором.
– Ясно.
Постояли. Помолчали.
– А я туда, в новый район, к другу часто хожу. А ща он ко мне едет.
– И тебя туда одного отпускают? Ведь далеко же?
– Конечно, отпускают. Только я не тут, а по Институтской улице хожу. Тут близко, всего пять минут.
– Да нет, здесь не пять. Если быстро, то двадцать минут идти.
– Я за пять дохожу, – не без гордости настаивал мальчик.
– Не может быть, – ввязалась она в спор. – Я сама несколько раз ходила. Двадцать минимум. Ну, ты за пятнадцать смог бы. А так, честное слово – двадцать!
– Нет, я за пять! Точно за пять! Я засекал, – убеждал мальчик.
И она, спохватившись, что спорит с ребенком, и что, в сущности, все эти минуты ничего не решают, сказала:
– Значит, просто у тебя есть крылья.
– Да нет у меня никаких крыльев, – искренне удивился мальчик. – Откуда они. Вот еще.
– А дай я потрогаю. Есть или нет.
Он доверчиво шагнул ей навстречу, и она, обняв его правой рукой, погладила по спине.
– Видите, нет.
– Есть. Есть! Просто ты их сейчас спрятал, – засмеялась она.
– Шутите.
– Нет. У всех есть крылья, но не все умеют летать.
– А я?
– Ну, если ты до нового района за пять минут добегаешь – то точно умеешь! – убежденно ответила она.
Он весело засмеялся. Весь засмеялся: и глаза, и веснушки, и курточка…
– А вы в новом районе на Просвещения живете?
– Да.
– А какое у вас Просвещения?
– У меня дом 13.
– Не может быть, – удивился он снова весь: и глазами, и веснушками, и курточкой… – Мой друг тоже в 13!
– А корпус какой?
– Три.
– А у меня – один.
– Жаль, – как-то слегка разочарованно ответил он.
А почему жаль, для нее так и осталось загадкой.
– Ой, друг мой едет! – радостно вскрикнул мальчик и кинулся через дорогу.
К остановке на противоположной стороне приближался автобус. И на нем ехал неведомый друг с улицы Просвещения, дом 13, корпус 3.
Она смотрела туда, куда рванул ее неожиданный собеседник. И видела, как друг, обретя плоть, вышел из автобуса, оказавшись почти в два раза крупнее «ее мальчика». Как этот друг шествовал вдоль дороги, а «ее мальчик» семенил рядом, глядя на него снизу. И ей вовсе не нравилось, что этот друг смотрит на «ее мальчика» сверху, свысока, и что шаг у него такой вальяжный и размашистый, что «ее мальчику» приходится семенить, подстраиваться…
Нет, ей не хотелось, чтобы он сейчас обернулся (это была бы просто какая-то мелодрама), но, если бы это произошло, она хотела бы помахать ему рукой. Но тут повернул ее 16-й и стал подкатывать к остановке со всей неотвратимостью. А она все тянула шею, глядя на мальчика. Еще миг… и вот та секунда, когда все-все происходит одновременно: автобус перед ней тормозит, она наклоняется, чтобы поднять с земли сумку – и тут мальчик оборачивается. И она видит все как бы со стороны, каким-то боковым зрением, и понимает, что не может уже помахать ему рукой.
Алесь Кожедуб
Три столицы
Алесь Кожедуб – член Союза писателей России и Беларуси. Автор многих книг прозы. Лауреат Шолоховской и Бунинской литературных премий.
К вечеру разыгралась метель, но Алексей своих планов менять не стал. Раз уж решил вырваться в Минск, никто его не остановит, даже директор школы Станкевич.
А тот, подобно матерому сторожевому псу, уже подходил, позвякивая цепью.