У Никитских ворот. Литературно-художественный альманах №2(2) 2017 г.
Шрифт:
Я деликатно промолчал. Секретарь нашего Союза был председателем Верховного Совета республики и мог достать из кармана что угодно.
Зазвонил один из пяти телефонных аппаратов на столе.
– Москва! – безошибочно определил хозяин и взял трубку. – Я. Делегация в Париж в конце года? Через неделю? Не, не поеду, в Париже я недавно был. Да не, никто из наших не поедет. Ага, звони, если что.
Он положил трубку.
– Так что у тебя? – посмотрел он на меня.
– Вы хотели о чем-то поговорить со мной.
– Поговорить? Ну да. Пиши, хлопец, рассказы. И повести пиши. Повзрослеешь – за роман сядешь. Я вот сразу с романа начал, семьсот страниц! В Париж надо ехать – а не могу, пишу новый роман. Так что иди работай. А Париж – тьфу! Яйца выеденного не стоит.
И я с ним согласился. Никакой Париж мне тогда не был нужен. Впрочем, как и сейчас.
А квартиру я через полгода получил. Застойное время…
Янка Брыль в Белоруссии был таким же знаменитым писателем, как и Короткевич. Надо сказать, они и внешне соответствовали друг другу.
Невзирая на двухметровый рост и массивное телосложение, Иван Антонович был проникновенным, даже щемящим лириком. И в юморе понимал толк. Его остроты из повести «Нижние Байдуны» сразу разошлись на цитаты.
Вообще, надо сказать, Голиафов в белорусской литературе хватало. Кроме Брыля ростом выделялись Кондрат Крапива, Иван Мележ, Иван Науменко, Нил Гилевич. Максим Танк тоже был не маленький.
Я сам принадлежал к малорослому подразделению белорусской литературы. К сожалению, классиков среди нас было мало – Иван Шамякин, Ар кадь Кулешов, Пимен Панченко.
Но, несмотря на всю мою неказистость, именно Брыль поддержал меня при вступлении в Союз писателей.
– У него рассказ о старухе хороший, – сказал Брыль на обсуждении. – А тот, кто умеет написать старуху, о чем угодно напишет.
Комиссия согласилась с этим.
Однажды в гости к белорусским писателям приехала делегация украинских. В ту пору это было обычное дело – ездить в гости друг к другу. Украинцам показали достопримечательности столицы, затем посадили в автобус и повезли на озеро Нарочь. Она тоже была достопримечательностью, правда, доставшейся даром.
В автобусе я оказался рядом с Брылем.
– Видите вон того? – показал он на руководителя украинской делегации, который громче других пел украинскую народную песню.
Надо сказать, Иван Антонович даже к молодым и мелким собратьям по перу всегда обращался на «вы». Недаром говорили, что Брыль до сих пор ощущает себя польским офицером, попавшим в плен к большевикам. Хотя на самом деле в польской армии он был капралом.
– Вижу, – сказал я.
– Это Платон Воронько. Мы его зовем Тюбетейкой.
– Почему?
– На Днях советской литературы, которые проходили в Ташкенте, всем писателям-гостям выдавали халаты и тюбетейки. Вызывали по списку на сцену и выдавали. А Платону не дали.
– Почему? – спросил я.
– Забыли. Или просто не внесли в список. Украинцы возмутились и написали в президиум записку об ущемлении их прав. Хозяева тоже уперлись: сколько человек в списке, столько выдали халатов.
– И тюбетеек, – добавил я.
– Вот именно, – кивнул Иван Антонович. – Но ведь это скандал! Тогда председатель президиума, а это работник ЦК, может, сам Рашидов, подходит к микрофону, берет записку и читает: «По просьбе украинской делегации Платон Воронько – одын тюбетейк».
Украинцы еще больше обиделись.
Украинская народная песня закончилась, и белорусы затянули свою народную – «За туманом ничего не видно».
– Це наша писня! – поднялся со своего места Воронько. – Вси ваши писни наши!
– Конечно! – тоже поднялся с сиденья Брыль. – У нас и полицаев своих не было, все ваши.
Странно, но украинская делегация на эти слова не обиделась. Видимо, уже тогда в сознании «свидомых» украинцев сожженная Хатынь не считалась таким уж большим прегрешением. Что уж говорить о «колорадах» из Одессы.
Между прочим, сейчас полицаи и в России реабилитированы. Вероятно, произошло это потому, что писатели перестали ездить друг к другу в гости.
Да и писатели, прямо скажем, уже не те. Как по творчеству, так и по росту.
То ли дело в прежние времена: один писатель – один «тюбетейк».
Светлана Комракова
Жених
Светлана Семеновна Комракова – автор пяти поэтических сборников, книги рассказов и двух книг для детей. Член Союза писателей России. Руководитель литературного объединения «Чонгарский бульвар». Свои книги и альманах «Чонгарский бульвар» выпускает в издательстве «У Никитских ворот».
Николай Константинович Самсонов появился на кафедре математики в компании других новых преподавателей. Почему-то за лето кафедра почти наполовину опустела, кто-то уволился, кого-то попросили уйти. Новых преподавателей было четверо: двое мужчин и две женщины.
Между этими новыми преподавателями было одно существенное различие: двое жили в Москве, а двое приехали из Калуги, в том числе Николай Константинович. Вроде бы и недалеко, но вопрос с жильем приходилось решать, и как они это делали, других сотрудников кафедры не беспокоило.
Учебный процесс в институте был отлажен и отрегулирован, расписание составлено и являлось руководством к действию, новые преподаватели входили в курс и постепенно становились «своими» для тех, кто работал на кафедре долгое время.
Прошло больше двух лет, и новые преподаватели уже вполне могли называться старыми. Весной отмечали день рождения Натальи Семеновны, которая работала в институте почти со дня его основания, то есть больше 10 лет. Дружным коллективом кафедры поздравили, наговорили много добрых слов. Уже просто сидели, беседовали на разные темы, как вдруг Николай Константинович обратился к Наталье Семеновне: