У подножия старого замка
Шрифт:
Андрей осмотрел завал, постучал, прислушался и сказал мужчинам:
— Будем копать, пока не доберемся до ребят. Завал, видно, не широкий. Простукивается.
Работали согнувшись — подземный коридор был низок. Пот лил градом, воздуха не хватало. Вдруг лопата Андрея стукнулась о что-то деревянное. Все трое увидели перегородку, упавшую наклонно к стене, а под ней, в образовавшейся пустоте, полузадохнувшихся ребят. Мальчик постарше тихо застонал, когда Андрей поднимал его на руки. «Видно, где-то перелом, — подумал он. — Теперь
Люди, оставшиеся во дворе замка, истомились от долгого напряженного ожидания. Уже стемнело, когда Андрей, весь измазанный землей, вынес пятилетнего Эдка. Другой мужчина нес Януша, а третий — фонарь, кирки и лопаты. В толпе набожно перекрестились. Андрей устало улыбнулся и сказал кинувшейся к нему с воплем матери Эдка:
— Успокойтесь, пани. Дети живы. Они только испугались, поцарапаны. У старшего, кажется, сломана нога. Мы поспели вовремя. А сейчас надо их отнести в больницу, вывести из шока. Через день-другой сможете забрать своего Эдка домой.
— Спасибо, пан офицер, — прошептала мать. — Да вознаградит вас бог!
Детей отнесли в больницу. Андрей ушел с ними. А люди долго не расходились.
— Если бы не этот офицер, детей бы не спасти.
— Кто он?
— Как его фамилия?
— Надо сообщить о нем командиру…
Ирена встретилась с Андреем через неделю снова у входа в замок и первым делом спросила:
— Пан капитан, как ребята?
— Поправились. Давно уже дома. — И добавил шутя: — Ну, что же, продолжим нашу прогулку по Грюнвальдскому шоссе?
Шел последний день сентября. Он был яркий, солнечный, по прозрачному воздуху плыли серебристые паутинки «бабьего лета». Они цеплялись за деревья, садились на волосы, щекотали лицо. Андрей снял конфедератку, подставив загорелое лицо ветру. У него были темные, вьющиеся крупными волнами волосы, высокий открытый лоб, несколько большой для его худощавого лица нос с горбинкой. Лицо его нельзя было назвать красивым. Но оно нравилось Ирене. Больше всего привлекали его глаза. Они были большие, серые, с искорками в глубине темных зрачков. Говорил он горячо, убедительно, с легким восточным акцентом. «Уж не русский ли он?» — Ирена несколько раз порывалась спросить об этом и все никак не решалась. Она боялась, что Андрей скажет: да, я русский. А тогда?.. Что тогда? «Нет, он, видно, с Подоля или Волыни и потому у него такой мягкий, певучий акцент», — решила про себя Ирена.
Над ними тихо и дремотно покачивались вековые липы, растущие по обеим сторонам шоссе. Они образовали над головой длинный зеленый тоннель, сквозь который даже в полдень трудно пробиться солнцу. Листья начали желтеть и горели в лучах заходящего солнца, словно маленькие желтые фонарики. С поля ветер доносил запахи скошенных хлебов, сена. Шоссе было пустынным в этот предвечерний час. Лишь изредка проезжала крестьянская телега на резиновом ходу. Цокот копыт по асфальту слышался долго, пока не замирал вдали.
Андрей рассказывал Ирене о недавних боях, в которых он принимал участие, о том, как его дивизия освобождала Варшаву, форсировала Одер.
— А вот до Берлина не дошел, — сказал он с сожалением. — Меня ранило под Щетином, и я попал в тыловой госпиталь. А когда выписался, война уже кончилась. — Он немного помолчал. — Многие из нашего полка скоро демобилизуются и уедут домой.
— А вы? — быстро спросила Ирена.
— А я кадровый офицер и моя служба продолжается. Только я тоже скоро уеду дальше на запад. А жаль, особенно теперь. Мне очень нравится… И город, и…
— Я очень рада, что вам понравился наш городок, — поспешно сказала Ирена, не дав ему досказать те слова, которые она бы и хотела услышать, и боялась.
— Городок живописный, — продолжал Андрей. — Я всегда сюда приезжаю с радостью. Только уж очень маленький и тихий.
— Тихий? Ну, нет! Я с вами не согласна! Теперь он уже не тихий, — горячо возразила Ирена и неожиданно для самой себя спросила:
— А где вы жили до войны?
— Далеко, — ответил уклончиво Андрей.
Они вернулись в город, и Андрей уговорил Ирену посидеть с ним немного у реки. От Дзялдувки тянуло прохладой. В рыбачьих домиках светились окна, их неяркий свет отражался в черной воде реки и разбегался по ней мерцающими дорожками. Рядом темнела громада старого замка. Вокруг него шумели дубы. Вслушиваясь в этот знакомый с детства шум, Ирена все время испытывала щемящее чувство непонятной тревоги и опять насторожилась, услышав тихий голос Андрея:
— Мне очень нравится ваша страна. Я ее прошел с боями всю — с востока на запад. И особенно мне по душе западные городки, вроде вашего Гралева. Люди здесь трудолюбивые, но, простите, чересчур набожные и суеверные. Но это ничего! Скоро они перестанут тянуться по воскресеньям в костел. Особенно молодежь. Ей некогда будет туда ходить.
— Значит, вы русский? — с грустью сказала Ирена. — А я-то думала… Мне казалось, что вы поляк, только родом из Восточной Польши.
— Почему же? — Андрей засмеялся.
— Потому что вы совсем не похожи на русского. Манеры… И вообще…
— Я русский, панно Ирено. С деда и прадеда русский! Иванов! Но, я вижу, вы этим очень огорчены?
— Но почему вы в этом мундире и служите в польском кавалерийском полку? — уклонилась от прямого ответа Ирена.
— Все очень просто. Я и другие мои соотечественники, русские специалисты, служим в Войске Польском со дня его основания. Я попал в Первую Варшавскую имени Грюнвальдского Креста дивизию кавалерии Войска Польского прямо из Ленинградской медицинской академии. Надел польский мундир, выучился польскому языку. В Польше нахожусь временно в длительной командировке. Надеюсь, что, в конце концов, и меня отзовут домой.