У птенцов подрастают крылья
Шрифт:
Это, конечно, не мешало мне дружить и с Мишей. Вообще мы все дружили. Но главарем, главным заводилой бесспорно стал Коля. И собирались мы теперь всё чаще не у Миши Ходака, а у Коли.
— Теперь нам никто не помеха, — весело говорил Николай, — что хотим, то и творим.
А отсутствие «помехи» заключалось вот в чем.
Еще в начале зимы Колин отец заявил сынку: «Или изволь работать, сапожничать, мне помогать, или уходи из дома, живи один, как вздумаешь!» Коля, не раздумывая, принял второе предложение.
— Много мне одному
После Колиного изгнания из родительского дома мы с моим дружком отправились искать ему подходящую «квартиру». К этой квартире требования у нас были совсем особые. Каково будет жилье моего приятеля — это ни его, ни меня, в сущности, совсем не интересовало. Были бы четыре стены да крыша над головой — вот и все. Но зато необходимым условием мы ставили, чтобы при «квартире» имелся хороший теплый сарай для собак.
Наконец такая квартира была найдена: комната в подвале — сырая, холодная, с полуразвалившейся печкой, которая гораздо больше дымила, нежели грела. Дым почему-то шел в комнату и далее, наружу, не через трубу, а через окно или через дверь. В общем, помещение отапливалось, как в старину в деревнях — «по-черному», то есть без помощи трубы. Нужно прямо сказать, что более неподходящего жилья во всей Черни вряд ли можно сыскать. Но зато во дворе имелся отличный деревянный сарай, очень крепкий, нигде не продувает. Его хозяева отдали Коле в полную собственность.
«Лучшего и искать нечего!» — сразу решили мы. К тому же и денег с Коли за его «хоромы» хозяева вовсе не взяли, а договорились, что вместо платы за квартиру он будет им колоть дрова, расчищать от снега двор, носить воду, вообще помогать по дому. Хозяева были старички, и помощник в хозяйстве им был дороже денег. Коля не раздумывая переехал в новое помещение. С отцом они расстались в самых дружеских отношениях. Только мать немножко поплакала и все шептала Коле:
— Ты, ежели что, прямо к нам и обедать, и ужинать. Бельишко тоже мне приноси, я залатаю и постираю. Старик-то, он ничего, он хороший старик. Обидно ему, что ты помощь ему не оказываешь. Вот он и шумит на тебя. Сам шумит, а сам сердцем-то во как страдает, о тебе, о дураке, все страдает, уж больно ты непутевый уродился.
Я слушал эти слова и толком не мог понять, что же она, Колина мать, ругает его или хвалит за то, что он такой непутевый?
Если судить с моей точки зрения, то эта Колина непутевость именно мне в нем и нравилась. Вот из дома уходит и не боится ничего, знает, что еще лучше один заживет.
Коля думал, очевидно, точно так же. Он хлопал старушку мать по спине и весело говорил ей:
— А ты меньше причитай-то. Я сам знаю, что делаю, поди, не маленький. Отец бурчит, потому что остарел он, наше молодое
— Тебе бы жениться-то, — говорила мать, — смотри, какой парень, да за тебя любая пойдет. Чего бродишь одни как неприкаянный, чего не женишься?!
— Рано мне, — беззаботно отвечал Николай, — рано, я своего не отгулял. Да и не всех зайцев побил, что мне на роду положено. Какая еще жена попадется. Другая и ружье отнимет да в печке спалит. — Он подмигивал мне и лихо добавлял: — А я разве стерплю это? Я прямо и жену тогда следом туда же, в печку, засуну.
— Все шутит, все балагурит! — вздыхала мать. — А у самого портки рваные. Потому залатать некому. Разве я одна поспею всех их обшить да обстирать?!
Но Коля, несмотря на материнские увещевания, все-таки перебрался на отдельную, холостяцкую квартиру. Мы вычистили сарай, настелили туда свежей соломы. Только гончих не хватало. Единственный Колин гонец Амур и тот пропал: потеряли мы его на охоте. Наверное, кто-нибудь из охотников, так же, как в свое время Николай, подманил в лесу пса да и стащил.
— Ну туда ему и дорога! — махнул рукой Николай. — «Недорого достался, небольно и жаль». Других заведем!
И вдруг нежданно-негаданно «другие» сами к нам напросились. Да сразу пара — смычок: кобель Секрет и сучка Зулейка.
Это были замечательные гончие Василия Андреевича Соколова. После того как самому хозяину пришлось перебраться из большого дома во флигель, ему уж было не до охоты, не до собак. Вот Коля и выменял их у него, отдав за смычок гончих новые сапоги.
— С отцом у меня теперь мир да любовь наступит, — весело говорил он. — Глаза ему мозолить не буду, он и подобреет, еще новые мне сапоги сошьет.
Не теряя даром времени, мы с Колей сходили к Василию Андреевичу и привели обеих гончих в новое Колино помещение.
ПО ПОСЛЕДНЕЙ ПОРОШЕ
Зима подходила к концу. Пора было кончать охоту с гончими, да разве утерпишь, чтобы не попробовать наш новый смычок!
Но попробовать оказалось совсем нелегко — все мешала погода. Сначала стояли оттепели, а потом как завернули морозы — сразу весь снег и в лесу и в поле сверху заледенел. Образовалась ледяная корка — наст. Это самое отвратительное, что только может быть для охоты с гончими.
Поэтому мы с Николаем скрепя сердце сидели дома да с тоской посматривали на термометр, а он, как назло, все показывает двадцать да двадцать пять градусов ниже нуля — мороз никак не отпускает.
Недели две ждали мы оттепели и наконец дождались. Еще с утра нахмурилось, солнце спряталось за низкие лохматые тучи, сразу потеплело, и пошел снег.
Он шел с перерывами почти весь день и вечер, перестал только к ночи, будто по заказу. Но небо не разъяснилось, и было все так же тепло.