У реки Смородины
Шрифт:
Пришельцы оставили после себя неспокойную политическую обстановочку. Боялин Люлякин-Бабский корил себя за то, что упустил ценных гостей, и не забывал заваливать Драндулецкого обвинениями. Дескать, негоже спасителей Эрэфии в казематах держать. Хитрый глава партии слонов быстро придумал свою версию, по которой выходило, что витязи сами сбежали от Люлякина-Бабского, ибо тот плохо их приветил, а он, Драндулецкий, напротив, так обаял Егория и Ивана своим гостеприимством, что один из них поспешил на бой с драконом. А Станислав якобы даже не хотел пускать. Затем скромные богатыри тихо ушли вершить новые подвиги.
Вождь
– Эх, Полкан. Надо насмерть сражаться с ослом в себе. Вот приедет князь, он нас рассудит.
Пока грызлись подлые политики, в народе царило всеобщее ликование. Дракон ушел, на земле объявились настоящие герои. Жизнь налаживалась. Только бабка Скипидарья качала седой головой и бормотала:
– То ли еще будет, ой-ой-ой…
На следующий вечер боялин Станислав снова и снова перечитывал бумагу Перехлюзда. Особенно долго взгляд Драндулецкого останавливался на маленькой приписке, оставленной чародеем: «Захочешь поговорить – просто сожги эту бумажку». Боялин страшно не любил проигрывать, а с пришельцами просчитался по всем статьям. Такое не оставляют. Драндулецкий не был злопамятным, он мстил сразу. Вот почему он решился и поднес депешу мага к трепыхавшемуся пламени масляного светильника. Заискрило, заполыхало зеленым. Бумажка сгорела мгновенно, и Станислав услышал отчетливый шепот:
– Жди…
Оставалось внять краткой инструкции. Боялин просидел всю ночь, прикладываясь к кубку с медовухой и проваливаясь в короткий тревожный сон. Ни утром, ни днем чародей не появился, зато на закате к измотавшемуся Драндулецкому прибежал слуга и сказал, что на двор пришел странный человек в черном и требует боялина.
– Веди скорей! – прохрипел Станислав.
Минутой позже перед ним предстал ведун – пятидесятилетний брюнет с проседью в волосах. Длинная борода была разобрана на две пряди. Темные глаза смотрели зло и настороженно, прямой нос придавал чародею сходство с птицей. Драндулецкий отметил, что колдун нисколько не изменился со дня их встречи.
– Чем могу помочь, боялин?
– Допреже всего, знай: твое неразрушимое запирающее заклятие сломали. Ты обещал, что колобок не уйдет. Колобок ушел. Значит, нужно его вернуть.
Перехлюзд кивнул:
– Да, я давал слово. Поведай, как все было.
Пока Станислав рассказывал о мнимых немчурийцах и исчезнувшем каравае, настроение колдуна поднималось, будто на дрожжах. Теперь он не ругал себя за опрометчивое обещание боялину, ведь маг сразу узнал двоих парней в странной одежде. Людишки, посмевшие сорвать величайшую ворожбу, которую творил Перехлюзд в заветную ночь, должны были понести адскую кару. Личная месть сейчас обрела дополнительный мотив: чародей гордился заклинанием, наложенным на колобка. Что ж, проклятые богатыри посрамили колдуна и здесь. А завершение речи Драндулецкого и вовсе порадовало бородача.
– Хотя возвращение колобка является частью нашей старой сделки, ведун, я готов тебе отдельно заплатить за возмездие над похитителями.
Зазвенело золотишко, заблестели черные глаза Перехлюзда.
В тот вечер раскошелился не только боялин Станислав. Полкан Люлякин-Бабский принимал у себя Зарубу Лютозара. Преступник имел к Полкану серьезные претензии.
– Нужного человека в темнице не оказалось. А хозяин и шестеро стражников почему-то ждали. Есть мысль, что иногда заклятые враги объединяются, чтобы сжить со свету кого-то третьего. Например, двое государственных мужей могут затеять расправу над тем, кто всего лишь своим присутствием ставит под сомнение могущество власти.
Полный Люлякин-Бабский обильно потел и прятал глаза. «Вдруг не поверит? – задавал он себе вопрос. – Самое страшное, что я не вру, но он не верит! Лишь бы не убил…» Одновременно изворотливый боялский ум колдовал над новой комбинацией.
– Меньше всего я готов на сделку с Драндулецким. – Полкан приложил влажную ладонь к груди. – И уж ни в коем случае не стал бы участвовать в столь изощренном заговоре против тебя сам. На это есть достаточно людей. Но я готов оплатить издержки, и даже больше. Я беспокоюсь за своих гостей. Зная Станислава, я почти вижу, как он посылает убийц вслед нашим добродушным богатырям!
Заруба поднял руку:
– Драндулецкий никого не нанимал.
Люлякин-Бабский отметил откровенность Лютозара: тот прямым текстом признал, что следит и руководит преступностью Тянитолкаева.
– Опасаясь огласки, мой враг вполне мог прибегнуть к услугам… умельцев со стороны, – привел довод Люлякин-Бабский.
– Возможно. Предложения?
– Охраняй наших гостей! Герои чисты сердцем и не смотрят за спиной. – Боялин потряс огромной мошной с деньгами и мысленно добавил: «А когда они вернутся к нам, я буду первым их другом».
«Хочет отослать, значит, – усмехнулся Заруба. – Ну, плата внушительная, а я давненько не высовывал носа из Тянитолкаева. Почему бы и нет?»
– Принимается, – объявил решение Лютозар.
Сияющий Полкан передал деньги. Еще бы, одним выстрелом двух зайцев подстрелил.
Получалось, что за близнецами послали злобного колдуна да отъявленного злодея. Наверное, колобок сказал бы: «Уйдешь от бабки с дедом, а впереди волк. Сбежишь от волка – медведь». И вряд ли ловкач-разбойник имел преимущество перед чародеем. Скорей наоборот. Вот тебе и тянитолкаевский хеппи-энд.
Так что лучший хеппи-энд всех времен и народов – это тот, где «жили они долго и счастливо и умерли в один день», а Егору и Ивану Емельяновым пока что светили перспективы менее радужные.
Все дороги мира приблизительно одинаковы. Колеи, трава, лес да поля по бокам. Топай, катись, время считай. Любо идти по дороге веселому, грустно плестись горемыке сопливому.
Иван был первостатейным оптимистом, зато брат его Егор отличался изрядным пессимизмом. Может быть, потому-то и везло одному, да не фартило второму.
Тянитолкаев давно остался позади, утреннее расставание с лешаком Стоеросычем и вовсе забылось, погодка радовала не осенней теплотой, а ефрейтор Емеля гонял невеселые думки:
– Все же как-то нечестно вышло. Я вроде и не дрался с драконом, а получилось, что победил.
– Хочешь, вернемся, и ты начистишь ему рыло, – съязвил колобок.
Иван хмыкнул. Дерзкий каравай был прав: нечего жаловаться, если в кои-то веки удача улыбнулась.
– Не грузись, братан, – сказал Старшой. – Схватка на языках всегда труднее, чем кулачная. Давай-ка лучше червячка заморим. Зря, что ли, Скипидарья сунула мне узелок с едой?