У реки Смородины
Шрифт:
Колобка пришлось взять на руки, потому что он не мог продраться сквозь сухостой. Иван тащил каравая перед собой. Тот вобрал в себя ручки-ножки и снова стал идеальным сфероидом.
– А что соловей? Свистит? – спросил Старшой.
– Наверное, – откликнулся колобок. – Я сам не слышал. Туда же никто не ходит.
– Тогда я вообще ничего не понимаю. Если все знают, что он сидит на этой дороге, и не суются, то чего он там делает?
– Слушай, тебе не все равно? Природа Соловьев-разбойников до конца не изучена. Мы знаем, что он Соловей, следовательно, поет или свистит, а раз уж он разбойник, то разумно предположить,
– Ну и демагог же ты, – усмехнулся Иван.
– Кто я?
– Пустобрех.
– Оскорбить норовишь? – взвизгнул колобок.
– Тихо вы, – шикнул Егор. – Не шумите.
Оставшиеся полдня братья почти крались по пустынной дороге, но так никого и не встретили. Ночевать решили чуть в стороне. Облюбовали небольшой холмик с останками какой-то избы. Тут и дрова, и место просматриваемое, хотя в темноте вряд ли что-нибудь разглядишь.
Неподалеку было озерцо, так что близнецы смогли помыться. Продрогли, конечно, зато отогрелись у заранее разведенного костра. Еды почти не осталось, потому почти не снедали. Емельянов-младший стал кидать голодные взгляды в сторону колобка.
– Да несъедобный я! – рассердился каравай. – Жрать хотите, тогда лучше дрыхните. Мне спать не обязательно, я постерегу.
Так и поступили.
Егор вырубился мгновенно, даже стал тихонько похрапывать. А Иван немного поворочался, размышляя о прошедшем дне. Получается, зря крались. Да и маловероятно, что Соловей обнаружился бы прямо сразу. Это только в сказках все быстро происходит. Реальному человеку еще и потопать нужно.
Утро выдалось прохладным. На траве белела замерзшая роса. Спасибо большому костру – возле него было комфортно. И теплые плащи, подаренные Полканом, не помешали.
На остов избы сел ворон.
– Приветствую, добры молодцы! Все в делах ратных подвизаетесь?
– Угу, – хмуро ответил Старшой. Выбираться из-под плаща и куда-то идти категорически не хотелось.
– Примерно, похвально, прекрасно, – захвалила братьев-воронежцев птица. – О ваших деяниях сложат легенды.
– Лишь бы со счастливым концом, – тихо пожелал Иван.
– Ну, я полетел. Успехов!
Ворон исчез в лесных зарослях.
– Ишь, любопытный какой, – проговорил Егор. – Делать ему, что ли, нечего?
– Какая разница? – Старшой встал, ежась от холода. – Вперед, братан, труба зовет. Эй, колобок!
– А? Что? – Из-под куста выкатился перепуганный каравай.
– Ты это чего, дрых?! – воскликнул Иван.
– Нет-нет, задумался слегка, – заверил колобок и тут же смачно зевнул.
– Ни фига себе, – промолвил ефрейтор Емеля, разминая могучие руки. – Подползай, значит, вражина, и режь? Зачем врал?
– Не возводи напраслины, витязь, – сказал Хлеборобот. – Закемарил чуть-чуть после рассвета, и что теперь?
– А то, что самое верное время для нападения – это раннее утро, – веско проговорил Старшой. – Тут и охрана, как мы выяснили, спит, и у остальных сон крепкий. Следующую ночь разделим. Караулить станем по очереди.
– Если Соловья победим, – уточнил язва-колобок.
Вскоре путешественники столкнулись с первыми признаками присутствия Соловья-разбойника: лес резко закончился, и началось открытое поле. Точнее, даже не поле, а площадка с давно поваленными деревьями. Стволы лежали кронами от центра открытого пространства. Елки на границе леса стояли криво, будто бы облокотившись о зеленую стену.
В центре площадки рос кривой раскидистый ясень.
– Совсем изуродовали деревце, – прокомментировал колобок.
На ясене восседал сам Соловей. Он был неестественно крупным азиатом. Непропорционально большая голова с круглым, заплывшим жиром лицом торчала над деревом, словно воздушный шар. Иван прикинул размеры и решил, что рост разбойника должен составить не менее двух метров с половиной, а диаметр головы мог вполне оказаться сантиметров этак под семьдесят.
Соловей спал. Глаза его были закрыты, мясистый нос втягивал воздух, а затем исторгал его в мир. Храп при этом стоял оглушительный. Ноги были свернуты калачиком, руки упирались в колени, сутулые плечи почти не двигались, зато голый живот раздувался как огромный барабан. Очевидно, разбойника не стесняло сидячее положение, иначе он не стал бы отдыхать на макушке ясеня. Еще лихой уродец был не из мерзляков: красные грязные штаны да старая жилетка – вот и весь гардероб. Зато руки и тело поросли густыми волосами. Короче, красавчик.
– Возьмем его дрыхнущим, – прошептал Старшой.
Очевидно, Соловей был чутким, потому что узкие глаза тут же распахнулись, а храп оборвался, словно кто-то резко выключил запись.
– Кто такой, стоять-бояться! – крикнул разбойник.
Хотя он не прилагал усилий, голос звучал на редкость громко и противно.
– Фактор внезапности потерян, – констатировал Иван. – Пробуем переговоры. Здравствуй, Соловей! Пройти можно?
– Какой пройти? Зачем пройти? Я свищу, багатур умирай.
– А смысл? Давай по-мирному.
– Глупая багатур, подобру-поздорову не уходи, если моя пришел.
Старшой развел руками:
– По-моему, мы попали.
Соловей-разбойник раскрыл рот и вздохнул. Рот у него был размером с футбольный мяч, потому воздуха вкачалось немало. Сузив губы, уродец резко дунул. В дембелей ударил мощный порыв ветра. А как надулись щеки бандита!
– В стороны! – крикнул Егор.
– Я отвлеку, ты доберись! – ответил Иван.
Ефрейтор кивнул и метнулся вправо, перескакивая через поваленные стволы и путаясь в сухих еловых лапах. Старшой, превозмогая давление ветра, побрел навстречу разбойнику. Сейчас Соловей выдыхал медленно, со свистом. Воздушные массы перли сплошным потоком, поднимая пыль и мелкий мусор. Здесь не обошлось без магии, потому что сквознячок, выдуваемый разбойником, разгонялся до ураганной скорости.
– Не свисти, падла, денег не будет, – процедил сквозь зубы старший сержант, прижимая колобка к груди.
Хлебец зажмурился и вцепился ротиком в кунью окантовку Иванова плаща.
Тем временем запас воздуха иссяк, и Соловей совершил второй мощный вдох. Старшой перебежал поближе к дереву. Теперь до разбойника оставалось метров тридцать. Скосив взгляд, Иван засек Егора, двигавшегося по широкой дуге.
Соловей тоже не хлопал глазами, и следующая атака адресовалась ефрейтору. Краем смерча цепляло и Старшого, но он упорно брел к ясеню, крича что-то обидное и нецензурное. Разбойник был из обидчивых. Он повернул красное от напряжения лицо к Ивану. Выпученные глаза так и норовили выпрыгнуть из орбит. Парня отбросило навзничь, он перекатился через голову и приник к земле.