У рифа Армагеддон
Шрифт:
Сам Диннис, конечно, соответствовал этому требованию, хотя очень редко виделся со своей женой. Эйдорей Диннис не была ни удивлена, ни особенно недовольна этим. Ей было всего двенадцать, когда семьи Диннис и Лейнор устроили этот брак, и ее воспитали так, чтобы она так же хорошо, как и Диннис, понимала, как такие вопросы решаются среди церковных династий. Кроме того, она ненавидела мир общественной активности Зиона почти так же сильно, как ей не нравились сложные маневры внутренних фракций Храма. Она жила вполне счастливо в одном из поместий Динниса, выращивая лошадей, кур, тягловых драконов и двух сыновей,
Это оставило Динниса, как и многих его сверстников, без регулярного женского общения. К счастью для него, мадам Анжилик и ее неизменно милые и прекрасно обученные юные леди были готовы заполнить образовавшуюся пустоту. Всегда, конечно, с максимальной осторожностью.
– Ах, ну что ж, Анжилик!
– вздохнул он теперь, когда она проводила его последние несколько футов до двери, и величественный швейцар открыл ее при их приближении.
– Боюсь, мне действительно нужно идти. Не, - добавил он с дрожью, которая не была полностью притворной, когда он смотрел в открытую дверь на холодный моросящий дождь осенней ночи, - без большего сожаления, чем вы можете себе представить.
– Льстец!
– Мадам Анжилик со смехом похлопала его по плечу.
– Конечно, если погода будет слишком плохой, вы всегда можете остаться на вечер, ваше преосвященство.
– ..."Отойди от меня, Шан-вей!" - процитировал Диннис с ответным смешком, затем покачал головой.
– Серьезно, - продолжил он, наблюдая, как клубы пара от дыхания его кучера и лошадей поднимаются в дождливую ночь под фонарями его кареты, когда они ждали его у обочины, - у меня очень большое искушение принять ваше любезное предложение. К сожалению, есть очень много вопросов, которые требуют внимания, прежде чем я смогу отправиться в Чарис, и на раннее утро у меня запланировано несколько встреч. Но без этого, я уверен, вы могли бы легко убедить меня.
– В таком случае, ваше преосвященство, признаю свое поражение.
– Мадам Анжилик еще раз сжала его руку, затем отпустила ее и смотрела, как он выходит через парадную дверь.
Никто, и меньше всех Диннис, позже не был полностью уверен в том, что именно произошло дальше. Привратник с поклоном пропустил архиепископа через дверь, приняв тяжелую золотую монету с бормотанием благодарности. Со своего высокого места на козлах кареты старший кучер Динниса наблюдал за приближением своего работодателя с нескрываемой благодарностью. Каким бы приятным ни был для него визит архиепископа, долгое ожидание было холодным, мокрым мучением для кучера, его помощника и укрытых одеялами лошадей. Помощник кучера, державший лошадей под уздцы, чувствовал почти то же самое, плюс укол зависти к тому, как просторный плащ его сидящего старшего партнера образовывал вокруг него хорошо задрапированный шатер. Лакей мадам Анжилик и мальчик-фонарщик поспешили впереди архиепископа, освещая ему путь и готовые открыть перед ним дверцу кареты. А сам Диннис поправил свой толстый, подбитый мехом плащ и начал спускаться по широким, гладким ступеням, прищурив глаза от проливного дождя.
Вот тогда-то у него и подкосились ноги.
Буквально.
Диннис никогда не испытывал ничего подобного внезапному тянущему, почти хватающему ощущению. Это было так, как если бы чья-то рука протянулась, схватила его за правую лодыжку и сильно потянула на себя. Это ошеломило его, а он, к сожалению, не был особенно спортивным человеком.
Архиепископ замахал руками с совершенно не архиепископским возгласом изумления, пытаясь сохранить равновесие. Но это тянущее ощущение не отпускало, и он снова закричал, громче, когда его ноги ушли из-под него, и он покатился на них вниз по ступенькам.
Если бы он подумал об этом, ему, возможно, показалось бы странным, что он упал ногами, а не головой, вперед. Что, в свою очередь, могло бы заставить его усерднее задуматься об этом своеобразном тянущем ощущении. Однако в данный момент он был слишком занят падением, чтобы размышлять о таких вещах, которых они, возможно, заслуживали, и вскрикнул, ударившись о мощеную дорожку у подножия высоких ступеней. Он мчался по ним до тех пор, пока приподнятый гранитный бордюр авеню внезапно не остановил его и не вызвал вспышку боли, пронзившую его правую ногу и плечо.
Перепуганные слуги мадам Анжилик бросились за ним, а помощник кучера покинул свое место у голов лошадей, чтобы броситься к нему. Архиепископ сонно покачал головой, исцарапанный, истекающий кровью и более чем наполовину оглушенный уродливым, скользким падением. Затем он попытался встать и снова закричал, на этот раз громче, поскольку от этой неразумной попытки его пронзили волны боли.
– Не двигайтесь, ваше преосвященство!
– настойчиво сказал помощник кучера, опускаясь на колени рядом с прелатом.
– Вы сломали по крайней мере одну ногу, сэр!
Молодой человек уже сорвал с себя плащ. Теперь он накрыл им своего поверженного покровителя и посмотрел на лакея мадам Анжилик.
– Приведите целителя!
– потребовал он.
– Его высокопреосвященству понадобится, по крайней мере, костоправ!
Слуга с побледневшим лицом коротко кивнул и умчался в ночь, как раз в тот момент, когда мадам Анжилик сбежала по ступенькам. Ее лицо было искажено неподдельной заботой и тревогой, когда она опустилась на колени рядом с кучером в своем цветастом шелковом платье и тонкой вечерней накидкой, накинутой на свои искусно уложенные волосы.
– Не двигайтесь, Эрейк!
– сказала она, не понимая, что его слуга уже отдал ему ту же команду. Она легонько положила одну руку ему на грудь.
– Не могу поверить, что это произошло! Я никогда не прощу себе этого! Никогда!
– Не... не твоя вина, - сказал ей Диннис сквозь стиснутые зубы, тронутый ее явно искренним беспокойством, несмотря на свою собственную боль.
– Поскользнулся. Должно быть, из-за дождя.
– О, ваша бедная нога!
– сказала она, глядя на явно сильно сломанную конечность.
– Я послал за костоправом, миледи, - сказал ей помощник кучера, и она отрывисто кивнула.
– Хорошо. Это хорошо.
– Она оглянулась через плечо на своего привратника, который последовал за ней вниз по ступенькам и теперь стоял у ее плеча, заламывая руки.
– Стивин, - резко сказала она, - не стой там, как дурачок! Возвращайся в дом. Я хочу, чтобы здесь немедленно были одеяла! И подушка для головы архиепископа. А теперь иди!
– Да, мэм!
– сказал швейцар и повернулся, чтобы убежать обратно в свое заведение, повинуясь ее приказам.