У сумрака зелёные глаза
Шрифт:
После замещения крови мне действительно стало несколько лучше, но с постели вставать я пока не могла. Эрика не отходила от меня ни на шаг, чуть ли не каждые пять минут интересуясь моим самочувствием, сама приносила мне донорскую кровь в стеклянной литровой кружке на подносе – и не просто так, а обставляла это красиво, укладывая на поднос рядом с кружкой сплетённые гирляндой цветы. Протягивала она мне всё это с такой милой улыбкой и нежностью во взгляде, что я не смела отказаться. Конечно, ёмкость с кровью от этого не превращалась в стакан молока, но эта забота Эрики не могла не трогать меня. Кажется, я влюблялась
Как и предсказал лорд Эльенн, улучшение это оказалось временным: не прошло и полутора суток, как всё началось с начала, хотя как будто и не так сильно. Но белая дева опять раскинула надо мной полог своих мертвенных одежд, заслоняя им мою милую Эрику и все земные привязанности, и манила меня покоем небытия. Мне снова вскрыли артерию на бедре и вставили в неё катетер, а в локтевую вену опять литр за литром закачивали новую кровь. Как и в первый раз, Эрика сидела у моего изголовья, как ангел-хранитель, оберегающим жестом положив руку на подушку полукольцом вокруг моей головы. Время от времени её губы прижимались то к моим бровям, то ко лбу, то чмокали в нос: в присутствии отца она избегала целовать меня в губы. Лорд Эльенн в роли моего лечащего врача выглядел странно, но делал это добросовестно и заботливо. Все манипуляции с подсоединением к моим сосудам трубок и их отсоединением он производил сам – в стерильных перчатках, сняв пиджак и закатав рукава рубашки.
– Ну, надеюсь, в третий раз замещение проводить не придётся, – сказал он, накладывая швы. – Теперь только фильтрация. Всё, что останется от яда, будет переработано организмом и пойдёт на выработку устойчивости. Собственно, она уже начала вырабатываться.
Из спальни вынесли второй тазик с испорченной кровью, лорд Эльенн сдёрнул с рук перчатки и вышел, и Эрика тут же влажно и мягко приникла к моим губам. Несколько раз подряд поцеловав меня, она сказала:
– Люблю тебя.
– И я тебя, моя красавица, – ответила я.
Она, усевшись на край постели, глубоко заглянула мне в глаза.
– Тебя что-то мучит, Аида. Скажи мне.
Я вздохнула и призналась:
– По дороге к тебе я убила человека. Меня непреодолимо обуяла жажда крови... И я не рассчитала – просто загрызла его, не справившись с собой. До больницы я его не довезла.
Эрика задумчиво ворошила мои волосы.
– Тебя тяготит периодическое пробуждение вампирских инстинктов... Но такова твоя суть, твоё естество. Это надо принять. А если рядом тот, кто любит тебя такой, какая ты есть... – она с улыбкой прижалась носиком к моему носу, – грех унывать.
– Ты мой маленький зубастый философ, – нежно сказала я. – Знаешь... Скажи мне кто-нибудь в начале моей охотничьей карьеры, что я влюблюсь в вампира, я бы этого шутника прибила.
Глаза Эрики лукаво замерцали, и вместо ответа она снова взяла в сладкий влажный плен мои губы. Потом она опять принесла мне кровь на подносе с цветочками, и, хочешь не хочешь, а пришлось выпить.
На следующий день в спальню вкатили громоздкий аппарат, от которого отходили прозрачные трубки.
– Откуда у вас такая техника? – удивилась я.
– Всем новым донорам перед первым использованием проводится очистка крови, – ответил лорд Эльенн.
Аппарат заработал, и прозрачные трубки стали алыми:
– Всё-таки почему вы так возитесь со мной? – снова спросила я.
Лорд Эльенн задумчиво посмотрел на меня.
– На то есть причины.
– И какие?
Но он опять ушёл от ответа. После второго замещения крови и очистки на аппарате у меня осталось только некоторое недомогание, а в целом в самочувствии произошли заметные перемены к лучшему. Я уже могла садиться без посторонней помощи, и при этом не кружилась голова, всё тело повиновалось мне вполне нормально, но вставать самой мне ещё не разрешали. Когда я, не утерпев, выбралась из постели и подошла к окну подышать свежим воздухом, вошедшая Эрика воскликнула испуганно:
– Ты что? Рано ещё! А ну-ка, в кроватку.
Она отвела меня к постели и уложила, а я утянула её с собой. Смеясь, она угнездилась у меня под боком, и я прижала её к себе, ловя ртом её губы. Они с готовностью раскрылись навстречу моим, а рука шаловливо забралась ко мне под рубашку.
Ещё через пару дней я смогла уже вполне уверенно ходить. Лёгкая тошнота ещё накатывала временами, но я не обращала на неё внимания. Я выжила после отравления смертоносным ядом, и теперь меня больше нельзя было им отравить.
Бродя днём по дому, я из любопытства заглянула в кабинет лорда Эльенна. Он уже тогда использовал свой солнцезащитный состав и мог уезжать по делам в светлое время суток. В этот момент его как раз не было дома, а Эрика спала у себя в комнате с закрытым плотными чёрными занавесками окном.
Кабинет хозяина дома был выдержан в солидном и серьёзном, классическом стиле, очень спокойном, мужском и строгом. Всё здесь говорило о высоком статусе и достатке владельца: тёмная массивная мебель, кожаное рабочее кресло, ковры, золотое пресс-папье, настольная лампа с зелёным абажуром... Ну, ты помнишь. Я присела в кресло, оценив его удобную форму и внушительные размеры, подержала в руках ручку с золотым пером, приоткрыла верхний ящик стола. Да, конечно, ты права – в чужих вещах рыться нехорошо. Да я и не рылась – так, глянула. Но то, что я увидела там, повергло меня... не скажу, чтобы в шок, но в кратковременный ступор – как минимум.
Там лежала моя старая, самая первая, раскрашенная вручную фотография – та, которую мама выслала моему настоящему отцу, чтобы он прислал денег мне на учёбу. Снимок был помещён в рамку, под стекло. С дико бьющимся сердцем я вытащила его оттуда и прочла дарственную надпись, сделанную рукой мамы: «Эльезеру от Гречанки».
Теперь стало ясно, что за причины были у лорда Эльенна, чтобы меня спасать.
А за первым ступором таки настал шок. Ведь это означало, что Эрика – моя сестра. А я спала с ней... И уже успела влюбиться.
Но неужели Эрика ни разу не видела у отца этой фотографии? Неужели в детстве не совала никогда нос в папин стол, как делают любопытные шустрые дочки? Хотя на этом снимке меня было трудно узнать: я весьма сильно изменилась с тех пор. Косы крендельками по бокам, густая чёлка до бровей, нелепое, не по годам «взрослое» платье, перешитое из маминого, наведённый рукой ретушёра румянец и кукольные губы бантиком, подкрашенные только ближе к середине – по тогдашней моде. Нет, я бы сама себя здесь не узнала. Да и подписано «от Гречанки». Ни имени, ни адреса.