У тебя иное имя

Мильяс Хуан Хосе

– С кем ты разговаривала, дочка? Невозможно было дозвониться.

– С одной знакомой, которую терпеть не могу. Вы с ней на пару сегодня не дадите мне досмотреть фильм.

– Да его уже третий или четвертый раз показывают. А что Карлос делает?

– Он наверху, у себя в кабинете. Работает.

– Как продвигаются дела с новым назначением?

– Да вроде все хорошо. Конкурентов почти нет.

– Хоть бы ему повезло, дочка! Ему это сейчас очень нужно.

Лаура не ответила: не хотела продолжать этот разговор.

– После того, что ему пришлось пережить… – Мать сделала еще одну попытку спровоцировать ее.

– Что ты имеешь

в виду, мама? – спросила Лаура.

– Ваши отношения, что же еще. Никак они у вас не ладятся!

– Мама, не начинай! – начала злиться Лаура.

– Это ты не начинай. Скажи правду: у тебя есть другой мужчина?

– Какой другой мужчина! У меня на это нет времени.

– Послушай, дочка, приключения – вещь приятная. Только вот долго они не длятся, и после них во рту остается привкус горечи. Если не кончается чем похуже.

– Тебе это известно из собственного опыта? – спросила Лаура с нарочитой жестокостью. Она хотела повесить трубку, но не могла: слова матери задевали ее. Они продолжали оскорблять друг друга, понимая при этом, что взаимные оскорбления не отдалят их друг от друга, а лишь упрочат их связь. Каждая из них жила в лабиринте собственных грехов и ошибок, в которых все больше запутывалась, и эти лабиринты давно переплелись между собой.

– Я твоему отцу не изменяла! – с болью в голосе воскликнула мать.

– Ну и зря.

– Послушай, дочка, давай прекратим этот разговор. Запомни только: что бы ты ни сделала, твоя мать всегда будет на твоей стороне. Даже если станет умирать от боли и стыда. Всегда на твоей стороне.

– Этим ты даешь мне разрешение?

– Прощай, – ответила мать и повесила трубку.

Лаура вернулась на кухню и выключила газ: кофе кипел уже несколько минут. Но выкипело совсем немного. Лауру удивило, что она не испытывает ни малейшего чувства вины, и более того: уверена, что это чувство никогда больше ее не остановит. Никогда не омрачит ее жизнь. Переливая кофе в термос, она думала о том, что своим теперешним спокойствием обязана матери, что та словно взвалила их общую вину на свои плечи, облегчив дочери путь к намеченной цели. И вдруг Лаура поняла, что за всеми разносами, которые устраивала ей мать, за всеми проповедями, что она ей читала, скрывались ободрение и поддержка. Мать словно подталкивала дочь к запретной черте – осторожно, со сдерживаемым нетерпением, – словно умоляла сделать последний шаг. И это была даже не мольба, это был приказ.

Она долила в термос молока из бутылки, положила двенадцать ложек сахара, потом взяла термос и прошла с ним в ванную, где пересыпала в него содержимое флакона с голубыми капсулами и завинтила крышку. Удостоверившись, что дочь спит, взяла ключи и поднялась в приемную мужа.

Карлос Родо сидел за печатной машинкой. Увидев входящую жену, прервал работу и улыбнулся:

– А вот и кофе. Очень кстати!

Пот лил с него градом, а волосы так слиплись, что стала заметна намечающаяся лысина. Во взгляде сквозило если не сумасшествие, то крайнее возбуждение.

– Пей понемногу, – посоветовала Лаура, – чтобы на весь вечер хватило. Боюсь, будет невкусно: я положила слишком много кофе и слишком много сахара. Пей, словно это сироп.

Вернувшись домой, она снова зашла к дочери – проверить, не проснулась ли та, потом пошла в гостиную, выключила телевизор и выдвинула ящик письменного стола. Раскрыв извлеченный из тайника дневник, начала писать: «Сделать можно все, но не все разрешено делать. Недозволенное прячется внизу, и его пожирают живущие

в канализации крысы. Дозволенное обитает на поверхности, и его потребляют министры. Дистанция между разрешенным и запрещенным (то есть между распрещенным и зарешенным) не всегда одинакова. Порой дистанция растворяется, словно яд в кофе (или словно як в коде), и тогда дозволенное и недозволенное становятся единым целым. И тогда не возбраняется совершать жестокие деяния (или дестокие жеяния), как на карнавале в Рио-де-Жанейро. А когда праздник кончается, все снимают маски и костюмы (каски и мостюмы) и возвращаются к обычной жизни – иногда счастливой, иногда нет, но без вмешательства полиции (или полишательства вмелиции). Однако те, кому не хватает ума или здравомыслия, отказываются снимать маски и продолжают творить бесчинства, за что в конце концов их задерживают и сажают за решетку. Этим я хочу сказать, что можно наведываться в ад или в лепрозорий, но только так, чтобы об этом не догадались ни соседи, ни близкие родственники. Вопрос заключается в том, сумеешь ли потом вернуться к нормальной жизни (или к жирмальной нозни). Завтра напишу все это еще раз. Но понятным языком. Привет от меня Х.»

Она закрыла дневник, спрятала его в потайной ящик и направилась в коридор. Хотела зажечь свет, но передумала и вернулась в гостиную. Подошла к телефону и набрала номер Хулио. Услышала на другом конце провода вязкий, глухой, сонный голос, несколько секунд подержала трубку возле уха и повесила ее.

Зайдя в ванную, она умылась. Наложила на лицо крем и начала медленно раздеваться. Раздевшись донага, почистила зубы и снова вернулась в гостиную. Набрала номер Хулио. И, когда он ответил, начала ласково водить трубкой по бедрам и ягодицам под доносившиеся до ее слуха отчаянные «Алло! Алло! Слушаю!». Потом повесила трубку, с загадочной улыбкой пошла в спальню. Легла, нагая, в постель и уснула.

Шестнадцать

В четверг Хулио появился на работе одетый в джинсы, голубую майку и мятый пиджак Рикардо Мельи. Обут он был в белые спортивные туфли и того же цвета носки.

Роса, секретарша, открыла при его появлении рот, забыв даже поздороваться. Хулио сел за свой стол и принялся просматривать компьютерную распечатку сводки о продажах за последний квартал, обводя карандашом названия тех книг, которые были уже распроданы. Затем нажал кнопку вызова секретарши.

– Садись, – предложил он, когда Роса вошла.

Она села напротив него и положила на колени раскрытый блокнот, собираясь записывать. Со стороны могло показаться, что она не хочет смотреть в глаза своему шефу.

– Как тебе мой пиджак? – спросил Хулио.

– Очень резкая смена имиджа, – ответила она, улыбнувшись.

– Так нравится или нет, жизнь моя?

Роса поколебалась:

– Они сейчас в моде. И подходят для всего – и как спортивная одежда годятся, и как выходная, и на работу можно прийти.

– Ты это серьезно? – спросил Хулио неуверенно.

– Ну да, – ответила Роса, почти не колеблясь, словно вдруг стала поклонницей нового стиля. – К нему рубашку светлых тонов и кремовый галстук – получится отлично. И тебе очень пойдет.

– Просто на выход я хотел купить костюм целиком. Такой же мятый. И кожаный галстук.

– Мне кожаные галстуки совсем не нравятся. Черт его знает почему.

– Бывают и красивые.

– Может быть, но мне не нравятся.

Хулио закурил и оглядел кабинет. Действительность по-прежнему демонстрировала свою обратную сторону.