У тебя иное имя
Шрифт:
– Ну да. Пластиковый. И не обижайся, ты это сам сказал.
– Оно и лучше: я смогу его почистить моющим средством. Не то что другие, у которых он весь грязный.
Хулио сосредоточенно курил. Его голова работала с быстротой и точностью калькулятора, а сигарета имела особый вкус – гораздо более интенсивный, чем тот, который он ощущал, когда курил, выйдя из кино. Потом произнес:
– Рикардо, я пришел к выводу, что существует вечная жизнь.
– В таком случае ты уже можешь идти, а мне еще нужно закончить роман, два сценария и пять партий в парчис.
Они поднялись из-за стола,
– Я забыл свой плащ в гостиной, но это не важно: я тебе его дарю. Все равно скоро будет совсем тепло.
– А я тебе дарю свой модный пиджак. Бери, – и Рикардо снял пиджак и протянул Хулио. – Когда будешь его стирать, суши в скомканном виде, чтобы он как следует помялся.
Когда Хулио вышел на улицу, была уже ночь. Огромная яркая молния разрезала небо. Хулио остановился на тротуаре, залюбовавшись ею. Он понимал, что она через миг должна исчезнуть, но она не исчезала. Она была такой четкой, что казалась неоновой рекламой. Потом она погасла, как гаснет электрический свет, и прогремел гром. А за ним, словно вторя громовым раскатам, мимо Хулио прогромыхал мусоровоз, перетряхивавший в своем нутре отбросы.
Те два квартала, что нужно было пройти от дома Рикардо до принадлежавшего издательству гаража, он шел под дождем. Капли были редкими, но крупными и тяжелыми. Хулио шел медленно, словно танк или экскаватор, с такой же, как у них, уверенностью и точностью передвижения. Ничто в ту минуту не могло бы остановить его.
Когда он сел в машину, мотор которой зазвучал как симфония, к нему вернулась уверенность, что вскоре что-то произойдет. Муж Лауры умрет или превратится в Хулио. И тогда Хулио займет место инженера и будет рядом с Лаурой до конца своих дней. Я заберу сына, думал он, и у Инес будет старший брат. А если этого не произойдет – что ж, будет вечная жизнь. То есть не вечная жизнь, а другая. В конце концов и она может оказаться не вечной. И в этой другой жизни его душа будет лететь рядом с душой Лауры, они полетят над реками и океанами, а когда будут пролетать над сельвой, увидят, как Рикардо Мелья пишет что-то в толстый блокнот, сидя на стволе дерева, а рядом с ним гориллы играют в парчис.
Не успел он войти в квартиру, как зазвонил телефон. Он снял трубку:
– Слушаю.
– Хулио, Хулио, это я, Лаура! Я уже который раз тебе звоню!
– Меня не было дома. Я еще пока не научился находиться в нескольких местах одновременно. Сегодня, когда я не увидел тебя в парке, я хотел покончить с собой, но не успел: встретил приятеля и проболтал с ним весь вечер, а сейчас уже немного поздно.
– Что с тобой, Хулио? Ты напился?
– Да, чтобы думать о тебе. Я хочу, чтобы мы жили вместе. И чтобы мой сын тоже жил с нами. Потому что так будет лучше для Инес.
– Я тоже, Хулио. Я тоже хочу быть с тобой. Но придется немного потерпеть. Поэтому сегодня я и не пошла в парк: не нужно, чтобы нас видели сейчас вдвоем.
– Должно случиться что-то, после чего все изменится, так?
– Да, кое-что произойдет.
– Хорошо. Тогда, с канарейкой, это был несчастный случай. Эти птички такие хрупкие, поэтому у нее случился инфаркт миокарда.
– Я знаю. Не волнуйся, забудь про это. И потом… ты знаешь… мне понравилось.
– Если хочешь, я куплю еще канареек, и мы будем убивать их всякий раз, когда будем заниматься любовью. Где сейчас твой муж?
– В своем кабинете. Работает.
– Я в это время уже не работаю. Я мог бы быть хорошим мужем.
– Ему просто нужно написать доклад. Все, пора заканчивать разговор. Береги себя, Хулио, и не пей из-за меня. Все уладится. Сейчас ложись спать. Иди осторожно, не ударься о мебель. Не ушибись. И не пытайся встретиться со мной. Я тебе позвоню. Целую, целую тебя крепко. Прощай.
– Прощай, жизнь моя! Знаешь, когда я был молод, я никому не мог сказать «жизнь моя», потому что считал, что для любви было не время – надо было делать революцию и все такое… Я был аскетом, когда был молодой. А сейчас хочу купить себе пижаму, как у Рикардо Мельи, а на работу буду ходить в его модном пиджаке. И к своей секретарше Росе буду отныне обращаться не иначе как «жизнь моя».
Лаура уже повесила трубку. Хулио сделал то же самое, посмотрел на клетку, все еще висевшую на своем месте, подошел к дивану, лег и принялся наблюдать за воображаемым писателем, который, сидя за его столом, писал его роман – роман под названием «У тебя иное имя», потому что именно это было и фабулой, и сюжетом – безвыходным сюжетом, который мог бы заполнить пустоту, возникшую после исчезновения другого имени – имени Тересы, – и помочь преодолеть расстояние, все еще отделявшее его от Лауры.
Пятнадцать
– Сегодня опять будешь работать допоздна? – спросила Лаура мужа, убирая со стола.
– Придется, – ответил он. – Нужно закончить тот доклад для Аюнтамьенто.
Карлос Родо, прихватив пару стаканов, направился следом за женой на кухню.
– А почему бы тебе не поработать дома? В гостиной тебе было бы удобно.
– Мне лучше работается у себя в кабинете. И потом, у меня там пишущая машинка и все необходимые документы под рукой. Я бы выпил еще кофе.
– Что ж, поднимайся в кабинет, если хочешь. Я приготовлю термос с кофе, как вчера, и принесу тебе чуть позже.
– А если девочка проснется?
– Ничего страшного: я только поднимусь к тебе – и сразу обратно.
Карлос Родо выглядел не то подавленным, не то усталым. Пока Лаура мыла посуду, он пошел посмотреть, не раскрылась ли во сне дочка. Потом прошел в ванную, открыл висевший над раковиной шкафчик, взял один из стоявших там пузырьков, вытряхнул на руку две капсулы и проглотил их, запив водой. Потом снял пижаму и переоделся в синий спортивный костюм, висевший на крючке около двери.
Когда он вернулся в гостиную, Лаура вязала у телевизора.
– Что показывают? – спросил он.
– Какой-то фильм. Хичкок, кажется.
– Я посижу с тобой немного, перед тем как пойти работать.
– Как хочешь. Кофе я сварю попозже.
Они молча сидели перед телевизором. Когда началась реклама, Карлос Родо заметил как бы между прочим:
– Инес сказала мне, что вы уже несколько дней не ходите в парк.
– Да, в последние дни мы туда не ходим. Из-за одного типа. Бездельника, который садится с нами и болтает без умолку.