У тихого ручья
Шрифт:
– Хм-м… А ты не глуп, варнак! – себе под нос пробубнил Васька, направляясь следом за ним…
10 глава
– Стой, тать! Не в саму ли Москву намылился?! – остановил Васька Клыка – гляди, там те сразу калёным железом на челе напишут, кто ты таков еси! Да в цепи закуют!
Разбойник остановился у крайней телеги и присел на корточки:
– Спрошай, боярин, чего узнать хотел? Отреку те, таиться не буду…
– Как имя твоё, Клык? – Васька плюхнулся задом на телегу и заёрзал, устраиваясь поудобнее – чего-то лицо твоё мне знакомым кажется…
– Не серчай, боярин, я не припомню тя! – отвечал атаман – а звать меня Ермоха Клык. Тако батюшка
– Ермоха? Это Ермолай, значит? – уточнил Вася и озорно подмигнул татю – воин Гермеса, ежели по-гречески?
– Истинно так. Ермолай Фёдоров сын. А что оно значит, про то мне неведомо – усмехнулся разбойник.
– Ладно, сие оставим покамест… – Васька продолжал внимательно разглядывать лицо Клыка, и ощущение, что они уже где-то встречались всё крепло – ну, поведай, Ермоха, как татем-то стал, в лихие люди подался? Зрю я, что на то не твоя воля была, но злой рок. И подымись, руки дай, путы твои сниму…
– Твоя правда, боярин, злым наветом поверстали мя, и пришлось бросить отчий дом, да в леса податься – отвечал Ермоха, разминая затекшие руки.
– Рассказывай, како дело было, а потом и решим долю твою! – и Васька с интересом приготовился слушать.
– Так и я боярского роду-племени, в земле Суздальской корни мои. Служили нашим князьям и дед мой Заступ, и батюшка Фёдор, и я пошёл служить, когда время настало. По началу всё ладом шло, да как-то в праздник великой на княжьем пиру испили мы медов стоялых изрядно, и един дружинной воевода за столом зло слово молвил про батюшку мово. Кривду сказал! Дескать, боярин Феодор был двурушником, вроде, и князю служил, а сам с Ордой якшался, за серебро соглядатаем был. Кровушка мне в голову ударила, не стерпел я, вскочил на ноги и приложил его башкой об стол! Разняли нас тогда, а воевода Хруст, видно, злобу на мя затаил. И вот везли мы как-то собранный оброк ко князю, да на татарский отряд наткнулись. Вси полегли, я чудом жив остался. А Хруст, ближний боярин, донёс князю, что я будто бы нарочно обоз на татарску засаду навёл. Князь поверил, осерчал. Велел бить мя батогами смертным боем. Обида меня взяла велика, да токмо кто я, вчерашний кмет, супротив воеводы и ближнего боярина?! Утёк я в леса, да с тех пор здесь и обитаю, подальше от людей. Ватагу сколотил, лихому ремеслу служил, да немного в том радости нашёл…
– Эвоно как! – присвистнул Васька – не свезло те, Ермоха! Завсегда так, что ежели с князьями ссориться – и без вины виноватым останешься!
– Истинно так и вышло – вздохнул атаман – а теперь решай сам, боярин, куды меня девать. В цепи заковать, али сразу живота лишить, чтобы не мучился. Такова, видать, доля моя…
– Погодь, Ермоша, на тот свет торопиться – задумчиво молвил Васька – вот, хоть убей, а это не первая наша встреча. Где-то я тебя уже видал, и надобно мне вспомнить сие!
– Не припомню, не обессудь – Ермоха как-то обречённо пожал плечами.
– Что аз отреку те, Ермолай! – решительно махнул рукой Васька – я иду на Москву, к Великому князю Димитрию в воинство. Пойдёшь со мной?
– Рад бы я, да за грехи мои спрос тяжкой вельми! – отвечал Ермоха – я душегуб, тать! Гореть мне в аду по делам моим.
– От заладил, как поп на проповеди! – крякнул в досаде Васька – последний раз спрашиваю, идёшь или нет?
– Иду, боярин! Коли на то будет воля твоя, конечно, иду! – воскликнул бывший разбойничий атаман – ибо за святую Русь своего живота не пожалею! Вот те крест!
И Ермоха, достав серебряный нательный крест, поцеловал его и произнёс слова клятвы. Он поклялся верой и правдой служить своему избавителю, боярину Василию до веку, идти за ним и в огонь, и в воду…
– Ты вот что, Ермолай, – вполголоса молвил Васька – никому и никогда своё имя не говори. Коли спросят, так Клыком называйся. И всюду за мной держись, тогды не пропадёшь! Уяснил?!
– Уяснил, Вася! Ни на шаг от тебя не отстану, спаси тебя Христос! – перекрестился Клык.
– Ну, вот и славно – довольный Васька скрепил уговор крепким рукопожатием с бывшим разбойником, а ныне с воином-заступником матушки Руси:
– А теперь пойдём, ужин отведаем, чем Каур расстарался! Голодный поди, Клык?
– Со вчерашнего дня маковой росинки я не видал, боярин! – улыбнулся Ермоха – живот ко спине прилипает!
– Ну, то совсем негоже! – воскликнул Васька – пойдём скорее!
От костров купеческого обоза, ставшего лагерем на ночлег, уже доносился аромат варёного с травами мяса и пшеничной каши с маслом. Тут хошь у кого слюнки потекут! Каур безмерно удивился, когда Васька заново представил ему Клыка, как своего спутника, целовавшего крест на верность, и сначала с подозрением на него поглядывал, но скоро убедился, что бывший тать не держит камня за пазухой.
– Каур, тебе в охрану меч Клыка не будет лишним – сказал ему тогда Васька в ответ на все треволнения купчика – отринь сомнения, я за него ручаюсь!
– Ну, коли так, тогды другое дело! – протянул купец – тебе, Вася, теперь я верю, как себе…
Оказавшись в Москве, купец рязанский сдержал своё слово, и привёл Ваську и Клыка в Кузнечную слободу к знакомцу, мастеру Степану. Тот заканчивал работу над большим заказом князя Владимира Серпуховского, двоюродного брата Великого князя московского Дмитрия, и был рад новым рабочим рукам в помощь. Он без труда нашёл угол в своей просторной избе Ваське и Клыку, и при случае обещал представить их княжьим воеводам. А Москва день за днём бурлила, готовясь к великой битве, которая должна была положить конец владычеству Золотой Орды над святой Русью…
11 глава
Кузнец Степан Могута невысокого роста, но крепок, кряжист и в плечах широк. Нетороплив и основателен во всём, он ещё с молодости прославился своим уменьем, с годами переросшим в настоящее мастерство. И поныне, когда уж заметная изморозь пошла по широкой бороде, его рука не утратила былой крепости, а глаз остроты. И без устали звенел молот в его кузнице с раннего утра и до вечерней зари. Троих старших сынов Степан с малых лет приучал к работе в кузне, делился секретами мастерства и сдержанно радовался про себя, когда видел, что ребята всё схватывают на лету. Ныне, когда вся Москва, да и вся земля Русская готовилась к походу велику, горн в кузне Могуты горел сутки напролёт. Копья, мечи, кольчуги, колонтари, шеломы, боевые топоры и наконечники к стрелам изготавливались в огромном количестве. Осунулись и почернели с лица мастеровые, все запасы железа извели подчистую, но заказ князя Серпуховского был готов к сроку! Сам Владимир Серпуховский эти дни был в отъезде, и заранее упросил проверить и забрать товар боярина Боброка-Волынского, воеводу великого князя. А тому было не пОнизко лично испытать качество ратной справы, изготовленной Степаном Могутой, и в означенный день отправился Дмитрий Михайлович со дружинными боярами в Кузнечную слободу. Поднимая копытами коней пыль главной улицы, малая группа всадников на красавцах конях и в богатых доспехах не спеша ехала к дому Могуты. За ними следовали пустые телеги, предназначенные под новое оружие и доспехи. Жители слободы и стар, и млад высыпали на улицу, ребятишки, как воробьи, облепили жерди заборов. Всем хотелось вживую увидать знаменитого, прославленного в сечах воеводу! Глазели и перешёптывались:
– Зри! Ведь то сам Боброк! Боброк!!
Боярин первым подъехал к открытому отводу во двор Могуты, спешился и бросил поводья коня старшему сыну Степана Ваньке:
– Привяжи!
Могута и сыновья поклонились большому воеводе:
– Будь здрав, боярин Дмитрей Михайлович! Милости просим быть гостем дорогим!
– И вам здоровья, добрые хозяева! – склонив голову в приветствии, ответил Боброк – некогда ныне гостевать, мастер Могута! Пойдём твой товар смотрети. Справа вперёд всего…