У врат преисподней ветрено…
Шрифт:
Алан не обратил внимание на замечание Пауйса-старшего и улыбнулся.
— Городская администрация — если позволите вернуться к прежней теме — не испытывает беспокойства по поводу Огненного Шута. Он обитает на нижних, неиспользующихся уровнях и не доставляет нам никаких хлопот, не грозит подняться выше. Оставь его, дед, ну хоть до тех пор, пока не состоятся выборы.
Министр подошел к панорамному окну и всмотрелся в сумрак; на фоне дальних гор вырисовывалась его прямая фигура.
— Огненный Шут — ощутимая угроза, Алан. Он признал, что склонен к разрушению
— Дед, этот человек не настолько могуч! Ты его переоцениваешь!
Саймон Пауйс покачал головой, сцепив тяжелые руки за спиной.
— Говорю тебе — нет!
Значит, ты не прав! — сердито сказал Алан, лишь наполовину сознавая, что его гнев вызван не столько праведностью старика, сколько предыдущим обидным замечанием.
Саймон Пауйс молча стоял, повернувшись к Алану спиной.
«По крайней мере его нерушимая репутация цельного и твердого политика заслужена, — отметил Алан. — Однако эта репутация не спасет его, если на выборах Огненный Шут станет предметом политических споров.»
С точки зрения Алана — которую разделяло великое множество людей — таинственное появление Огненного Шута год назад приветствовали как избавление от скуки гладкой, размеренной жизни Швейцарии-Сити.
— До свидания, дед, — сказал Алан, подхватывая портфель. — Я пошел домой. Сегодня вечером у меня много работы.
Саймон Пауйс повернулся — обдуманным, величественным движением.
— Думаю, тебе интересно будет узнать, что я связывался по этому вопросу с городским советом и предложил полностью изолировать нижние уровни. Надеюсь, они примут мое предложение. Отвечать за исполнение будет городская администрация. Тебе, как заместителю главы администрации, видимо, придется заняться этим делом непосредственно.
— Если у городского совета есть хоть капля здравого смысла, он отвергнет твое предложение. У них нет свидетельств нарушения законов со стороны Огненного Шута. Они не могут принять против него никаких законных мер. Все, что он сделал, — это выступал на собраниях, а это вовсе не преступление в рамках той демократии, которую ты так нахваливал. И все твои доводы — ерунда. Ты не согласен?
— Один шажок в сторону может спасти нас от долгого скольжения вниз, — отрывисто сказал Саймон Пауйс, когда Алан вышел из комнаты.
Входя в лифт, чтобы отправиться к себе на шестьдесят четвертый уровень, Алан решил, что, видимо, неверно расценил отношение деда к Огненному Шуту. Он много слышал о последнем и о его «аудиенциях»; романтический ореол этого человека поневоле вызывал приязнь. Но он слишком настойчиво спорил об Огненном Шуте, сам его никогда не видав.
Он выбрался из лифта и прошел на середину коридора, выбрав самую быструю дорожку, чтобы попасть в свою квартиру. Подъехав ближе к дому, он перешел на медленную дорожку с привычной ловкостью, извлек из кармана маленькую коробочку и, поднеся ее ко рту, произнес свое имя. В стене открылась дверь.
В передней слуга принял и пронес в кабинет его портфель.
— Мы ждали вас раньше, сэр. Мэдлин приносит извинения, но ей кажется, что птица подгорела.
— Это я виноват, Стефан. — Ему все равно не особенно нравилось синтетическое птичье мясо.
— И в гостиной вас дожидается мисс Картис. Я говорил ей, что вы не обедали…
— Все в порядке.
Решительный внешне, внутренне он смутился. Даже почувствовал легкую дрожь в ногах и проклинал себя за невольное шутовство. Он только раз видел Хэлен — мельком, на каком-то вечере — со времени окончания их связи.
Алан вошел в строгую гостиную.
— Добрый вечер, Хэлен. Как поживаешь?
Они не пожали друг другу рук.
— Здравствуй, Алан.
Он не догадывался, зачем она здесь, да и не особенно хотел знать. Только боялся, что его чувства к ней опять оживут…
Алан сел. Она расположилась напротив, в другом набивном кресле без ручек. Хэлен накрасилась, что было совсем на нее не похоже: светло-зеленые губы, ультрабелая пудра, брови и веки — красные. «Вкус у нее всегда оставлял желать лучшего», — подумал он. С ее почти треугольным лицом, короткими черными волосами и небольшим носом она очень напоминала кошку — если не обращать внимания на косметику, делавшую ее похожей на труп.
— Я слышал, ты сегодня была на «аудиенции» у Огненного Шута? — обронил он.
— Где ты об этом услышал? Сработал там-там? Или побывал у кого-нибудь на коктейле?
— Нет. — Он не совсем искренне улыбнулся. — Но в наши дни повсюду шпионы.
— Значит, ты заходил к дяде Саймону, да? На выборах он собирается воспользоваться этими сведениями против меня?
— Нет, не думаю.
Она явно нервничала. Ее голос чуть заметно подрагивал. Может быть, его голос — тоже. Они были очень близки — в том числе физически — и разрыв, когда он наконец произошел, случился во гневе. С тех пор он не был с нею наедине.
— Какие у тебя шансы на победу?
Она улыбнулась.
— Неплохие.
— Да, похоже на то.
— Тебя это обрадует?
Она прекрасно знала, что нет. Ее политические устремления стали главной причиной их разрыва. В отличие от своих родственников, включая самых дальних, он не интересовался политикой. Наверное, подумал он опять с давешней горечью, Саймон Пауйс прав, и он унаследовал кровь от своего неизвестного отца. Алан покачал головой, чуть пожимая плечами и рассеянно улыбаясь.
— Я… я не знаю, — солгал он. Разумеется, его бы разочаровала ее победа. Алан ненавидел политическую сторону ее характера. Он не имел ничего против женщин в политике — считать так значило бы оторваться от настоящего и окунуться в старину — но чувствовал, что ее таланты — в чем-то ином. Может быть, в живописи, для которой у нее больше нет времени? Она могла стать выдающимся живописцем.
— Пора Солнечной системе встряхнуться, — сказала она. — Солрефы правили слишком долго.
— Возможно, — безразлично откликнулся он. И, отчаянно стремясь разделаться со своими сомнениями, спросил: