У всякого народа есть родина, но только у нас - Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы
Шрифт:
Получил задачу ехать в Сталинград у Никиты Сергеевича, меня стали спрашивать: «Как вы смотрите?». Еременко тоже самое. Он меня давно знает. Ну что ему скажешь. Говорю: «Я понимаю задачу очень хорошо, задачу буду выполнять, постараюсь выполнить, а в общем, я или умру, или Сталинград отстою». Больше у меня никаких вопросов не было. Хотели чаем угостить, я отказался, сел в машину, поехал в Сталинград.
Командный пункт находился на высоте 102, 0, а противник был от высоты в трех километрах. Связь работала, телефон и радио. Но куда, ни посмотришь, везде разрыв, везде прорыв. Дивизии настолько были измотаны, обескровлены в предыдущих боях, что на них полагаться нельзя было. Я знал, что мне кое-что будет подброшено через три-четыре дня и эти дни сидел как на угольях, когда приходилось выцарапывать отдельных бойцов, что-то сколачивать похожее на полк и затыкать им небольшие дыры. Фронт от Купоросной и Орловки – Рынок. Основной удар –
Некоторые дивизии доходили до 35 штыков и все. Артиллерия была, но была не дивизионная артиллерия, а иптаповские [истребительно-противотанковые артиллерийские] полки. Эти четыре дня были в полном смысле пыткой. 6-я гвардейская бригада была 13 числа разбита в доску. Из всей бригады один ходовой танк остался 34-й. 113-я бригада еще сохранила у себя танков 20, была на юге и на правом фланге была 6-я гвардейская бригада. Командовал ею полковник Кричман. Прекрасная бригада, но она на правом фланге была. И еще N-ное количество бригад, но танков в них не было, а противник прёт на Сталинград.
Когда приехал в штаб армии, почувствовал исключительно плохое настроение. Единственно кто встретил – это три человека тов. Гуров, Крылов – начальник штаба и начальник артиллерии Пожарский. Три моих заместителя сбежали на тот берег. Но самое главное – не было хороших частей, на что можно опереться, а продержаться нужно дня три-четыре. Штабы дивизий находятся на Волге, а мы еще сидим впереди на высоте. Мы сидим в штольне на реке Царице, а позади все командные пункты. Это оказалось правильным. Но что хорошо получилось, если уже на то пошло. Мы сразу приняли самые репрессивные меры в отношении трусов. 14 числа я расстрелял командира и комиссара полка одного, через некоторое время расстрелял двух командиров бригад с комиссарами. Сразу все опешили. Доводим об этом до сведения всех бойцов, а командиров в особенности. Если кто идет к Волге, говорят: а штаб армии впереди. Они – по своим местам. Уйди за Волгу, меня расстреляли бы на той стороне и вправе были это сделать. Обстановка диктовала, так и нужно было делать.
Было сознание, что мы удержим, потому что знали, что у противника есть слабые стороны. Отдельные дивизии 35 штыков, или группа по 200 человек, а немцы прут напролом с танками, с машинами в город. 14 числа они как врезались, достают губную гармошку и в плясовую, а их как возьмут в шоры, эти отдельные группы, сразу у них пыл сбили. Они прорвутся к переправе. Что делать? Он нас совершенно отрезает, пути отступления нет. Соберем командиров штабов, притащил я четыре танка, все бросил на выручку. Дивизия Родимцева прибыла. Нам нужно пристань немного освободить. Бросаем все это дело. Отбросили противника, потеснили его к вокзалу. Все лежали у нас до последнего бойца в цепи. Дали возможность двум полкам дивизии Родимцева переправиться благополучно. Они выгружаются с пристани, сразу развертываются в бой. Тут ни дня, ни ночи не знали, когда наступает рассвет, что как. Все время чувствуем, противник лезет нахрапом без всякой осторожности. Дивизии маленькие, но работаем, режем, режем его. Боеприпасов в Сталинграде нам хватило бы еще черт знает насколько. Склады все здесь были.
Первые три дня мы нанесли противнику колоссальные потери в танках. Потеряли мы много. Били все наши орудия с прислугой, но нечего было делать, каждый знал, что отступать он не имеет права. И танкобоязнь отступает в мир преданий, когда соответствующим образом закрутишь, повернешь, а потом на танки плевать начали. Конечно, были и трусы, некоторые бежали. Но у нас работала связь, работали офицеры связи, каждый командир дивизии, каждый командир полка знали, если он на тот берег уйдет, близко подойдет к берегу, его расстреляют, знали, что нам за Сталинград драться нужно до последнего и что пополнение придет, знали.
Политическая работа проходила беспланово, но она соответствовала обстановке. В таких опасных случаях бойцу не нужно читать лекции, давать большие лозунги, но он должен знать, что высший командный состав с ним, его командир с ним, который должен говорить, что немцев нужно бить, и за Волгу мы не пойдем. Командиры и комиссары были и храбрецы, были и трусы. Когда мы эти три дня подрались, пришла дивизия Родимцева, 6 дней она дралась в исключительно тяжелых условиях. Верно, она отвоевать ничего не отвоевала, но линию, которая оставалась на берегу Волги она удержала. Противник обжегся на этих боях, начинает принимать контрманевр в направлении Мамаева кургана в обход. Тут нам легче было дышать. На правом фланге был более стабилизированный фронт, кроме того, прибыла новая дивизия Горишного. Эта дивизия дралась дней 5–6 в исключительно трудных условиях. Противник старался и тут прорваться. Его тоже здесь били крепко, а это тысячи трупов и сотни танков. Он делает новый контрманевр в направлении «Баррикад», но тут уже подоспела 193-я дивизия. Она была подготовлена.
В то же время у бойцов, командиров мысль растет, что немец то ни черта не берет, драться можно и бить можно. Тут уже начинают выращиваться кадры. Бойцы сами дают лозунги, жизнь начинает бить ключом. Бомб на нас сыпалось, наверное, около миллиончика, не считая снарядов и мин. Связь была налажена, работала безотказно. Начальник связи полковник Юрин. Несмотря на жесточайшую бомбежку, когда все летит, рвется, горит, все в огне, за сутки я с каждым командиром два раза поговорю по телефону, а с некоторыми до десяти раз, если он наносит главный удар. Наш командный пункт тогда перешел к заводу «Баррикады» к нефтебакам. Находились мы в то время в двух километрах от нашего переднего края. Садимся обедать, он нас поливает, выйти куда-нибудь – он нас бомбит. Приносят суп, там осколки от снарядов. Член Военного совета Лебедев расскажет, как его в уборной прихватило. Зайдешь в уборную, там трупы лежат.
Подвоз был только через Волгу и только ночью. Бойцы у нас по двое – трое суток не ели, невозможно ни подвезти, ни поднести, ни подтащить и некогда ему было даже об этом подумать. Выноска раненых производилась у нас так. Если тебя ранили, лежи до ночи. Истечешь кровью, ничего не сделаешь, но если ты выползешь из окопов, наверняка не спасешься, лежи, а уже ночью тебя кое-как вытащат. За сутки пяти минут времени не бывает, чтобы над твоей головой не летали 15–20 самолетов. Сплошная бомбежка, сплошная канонада. Все прижимается к земле. Выползают его танки тут же, за ними идут автоматчики. Самолеты пикируют на 40–50 метров. Карта Сталинграда у противника была, сигнализация с воздуха прекрасная, взаимодействие у него было хорошо отработано. Но наши бойцы поняли, что чем ближе к противнику, тем лучше. Танков они не стали бояться. Пехота садится в щель, развалины, дома и начинают резать пехоту противника, двигающуюся за танками. Танки проехали, отдали их на расправу нашей артиллерии, которая стояла на 200–300 метров за передней линией и била на 20–50 метров, а пехоту наши не пропускали. Немцы думали, что здесь уже все подавлено, мертвое поле, а это мертвое поле оживало. Тут наша «Катюша» работает и артиллерия работает. Противник сосредотачивал на участке 2 км танковую дивизию, 3 стрелковых дивизии и такую дает подготовку, что просто волосы дыбом встают. Подойдут танки, больше половины останутся у нас подбитыми. На следующий день такой атаки нет, измолотили, тысяч 10–15 раненых. Своих по 3 с половиной тысячи раненых выносили, а сколько их оставалось и не только по широкому фронту, а на участке в два км из этой мясорубки, из этой мельницы.
Переправа шла все время под обстрелом. Берег утюжился сплошным порядком.
Еременко по приказу товарища Сталина должен был побывать у меня, узнать, как мы себя чувствуем. Он переправлялся с того берега на наш двое с половиной суток. Адъютант его плечо себе разбил, два катера затонуло. Потом ночью кое-как переправились, ведь сплошь летят. Ходили одни только катера. Пароходы работают ночью, как чуть к рассвету в стороны удирают, чтобы на Волге ни одного суденышка не было. Уходили в Тумак и в Верхнюю Ахтубу, но и там им доставалось. Сколько у нас барж потопили, это черт знает что. Морских бригад у нас не было, но моряки были с Дальнего Востока в порядке пополнения. Это хорошие люди, но плохо обученные. Идет, хорошее настроение. Ему дают ППШ, говорит: «Первый раз такую птичку вижу». Он за сутки познакомится. Мы патрон сколько угодно давали, научись стрелять только.
Национальный состав – русские, много сибиряков было, процентов 70 было русских, процентов 10 украинцев, а остальные националы. Лучше всего дерутся русские.
Самый ужасный момент в обороне Сталинграда был после выступления Гитлера, когда Риббентроп и другие объявили, что Сталинград будет и должен быть взят 14 октября. Он пять дней готовился. Это мы чувствовали, знали, что он подвел свежие танковые дивизии, сосредоточил на участке двух километров новые дивизии, и до этого он утюжил так самолетами и артиллерией, что дышать невозможно было. Вот мы сидели в балке. Он нас бомбил, расстреливал, жечь начал, знал, что там командный пункт армии. Там было штук 8 бензобаков. Все это разлилось. У начальника артиллерии по блиндажу нефть полилась. Все вспыхивает, и Волга на километр горит по берегу. Три дня был сплошной пожар. Мы боялись задохнуться, угореть, придет и живым заберет. Перескочили на другой КП, ближе к его главному удару. Там держались. Мы знали, что лишний метр связи грозит частыми обрывами от бомбежки. Самое преступное, самое опасное для командира, особенно большого, когда он теряет управление и связь. Мы больше всего этого боялись – не потерять управления войсками. Пусть я ему резерва не дам, но достаточно мне взять трубку и поговорить, как следует, уже этого достаточно.