У всякого народа есть родина, но только у нас - Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы
Шрифт:
Волжская флотилия – это Военная флотилия: бронекатера, суда. Противник уже ворвался в Сталинград. На заводе СТЗ было много сотен тонн горючего. Горючее переправить очень трудно через Волгу, все это сопряжено с колоссальнейшими опасностями. Говорю: «Забрать это горючее!» Встречаю директора завода СТЗ, который мне заявляет, что, согласно Постановлению СНК, ничего с завода не может быть взято. Приказываю вооруженным бойцам забрать. Они встретились с вооруженной охраной, с направленными пулеметами против наших бойцов. Что мне было делать?
Вот комендант г. Сталинграда, когда стихло более или менее, является на тот берег.
– Чем вам помочь?
– А вы кто?
– Комендант города.
– Где вы сидите?
– За Волгой – Ленинск, Ахтуба, Красная Слобода – они там сидят.
Режим, который создали немцы в Сталинграде, был ужасен. Часть жителей, которые не отправляются в Калач – расстреливаются, часть жителей, которые попадают немецкому солдату на улице, он заставляет работать. Сам курит трубку, а жители работают. Не сладко досталось им в этом отношении.
Первые бои в городе были в заводских поселках. Гитлер не рассчитывал, что мы будем сопротивляться. Когда бойцы попали в город, когда десятки и сотни фрицев стали сдаваться, это ободрило бойцов, они увидели, что немцев бить можно и крепко бить. Это первый фактор.
Второй фактор – это приказы и потом наша агитация – умри, но не уходи, дальше отступать некуда, в Сталинграде решается судьба нашей родины. Это бойцам было понятно. И у самих бойцов было такое настроение, что их вытаскивают раненых с переломанным хребтом, то они со слезами на глазах уезжают на тот берег, когда они прощаются с товарищами, приехавшими, привезшими их на тот берег, они не хотят расставаться, говорят: лучше нас здесь закопайте. Считали для себя позором идти ранеными на тот берег. Это явилось отзвуком приказа товарища Сталина.
Третий фактор тот, что с трусами и паникерами мы были беспощадны. 14-го сентября комиссар и командир 40-го полка бросили полк и бежали. Тут же их расстрелял перед всей армией. Две бригады сбежали у меня с этого берега на тот берег, и за нос меня водили несколько дней. Нашел, расстрелял командиров и комиссаров. Приказ отдал по всем частям, что трусам и изменникам никакой пощады не будет.
Четвертый фактор тот, что оглянешься на Волгу, черт ее переплывет. Это уже чисто географический фактор.
Были корреспонденты – иностранцы, все допытывались, какие части здесь стояли, где они комплектовались. Спрашивали, что это сибирские части? Я говорю, ничего подобного – русские, украинцы, узбеки, татары, казахи и т. д. Фактически так и было. Здесь были представители всех национальностей, а не какие-то особые, отборные части, специально созданные для Сталинграда. Конечно, русских было больше, потому что русского населения было больше. Лучше всего дрались у нас русские, потом украинцы и даже узбеки, которые раньше никогда не воевали.
Правда, первый и второй день плачут, потом сама обстановка заставляет его
Мы бы там легли, но мы бы не отступили, в крайнем случае, пули бы себе в лоб пустили. Такое у нас было решение, что без приказа свыше, мы ни в коем случае не уйдем. В этом отношении я со всей ответственностью заявляю, что военный совет не ушел, а за ним не ушли бы и другие.
Чувствовалась ли помощь и поддержка Москвы?
Что значит, когда Н. С. Хрущев позвонит по телефону, а он звонил очень часто. Мы знаем, что такое Н. С. Хрущев – член Политбюро, член ЦК партии, который непосредственно может поговорить с товарищем Сталиным. Он не произносил его имени, но тот факт, что он часто звонит и спрашивает как дела, как настроение – для нас очень много значило.
– Ничего, терпеть можно.
– Хорошо, я надеюсь на вас.
Еременко приезжал. Он двое суток ко мне переплывал только через Волгу, чтобы поговорить. Волга кипит, горит и все-таки он ко мне приезжал на каком-нибудь катеришке. Мы с ним старые приятели.
– Мне товарищ Сталин приказал навестить тебя, посмотреть, как ты живешь, в чем ты нуждаешься?
В отношении боеприпасов и прочего снабжения плоховато было. Подвоза ни черта нет, снарядов мало. Как дашь в Москву телеграмму – моментально дается ответ, и сразу чувствуешь материальную поддержку. Подвоз боеприпасов и снарядов для нас – это было все. Тут была помощь не только морального порядка, но если что-либо надо прошибить, всегда через Москву. Верно, я редко прибегал к этому делу, но все же прибегал.
Раненых эвакуировали на ту сторону. «Истекаем кровью, – пишу в Москву, – умирать мы согласны, деремся мы храбро, Сталинград удержим, давайте силы!»
Дают. Прямо пишут: «КП, мне». «Почему Чуйкова не снабжаете тем-то и тем-то, направляйте то-то и то-то».
Мы регулярно получали газеты. Разве бойцу не лестно прочитать, что, начиная с передовицы и кончая последними страницами, центральные газеты «Правда» и «Известия» все время пишут: «Сталинград, Сталинград».
Мне главный заместитель начальника Санитарного управления Красной Армии говорил: «Идет тяжелораненый боец. Его спрашивают: откуда и куда?» Раненый ударяет себя в грудь и говорит: «Из 62-й армии, три раза ранен, выздоровею и вернусь туда обязательно».
А посылок сколько нам слали со всех концов Союза. Мы все-таки умудрялись бойцам преподносить эти подарочки: пару яблок, кусок колбасы. Но лучшие особо отличившиеся бойцы все время получали.
Что говорить… Приезжает Мануильский, хочет ехать к нам. Гуров согласился. Я категорически возражал и не пустил к себе. К чему человека потерять? Не обязательно, чтобы член Исполкома Коминтерна приехал нас поддерживать, мы пока еще не падаем, а рисковать мне просто было жалко. Я уговорил его, и он к нам не поехал.