У Южного полюса
Шрифт:
географическое положение полуострова, все окутала мгла.
Я не выпускал из рук компаса. Мы с трудом пробивали себе
путь сквозь нагромождение льдов. Приходилось бежать и
кричать на ходу, поднимать и тянуть тяжелые сани, которые
непрестанно переворачивались, застревали между большими
льдинами.
Вскоре мы попали в зону такого нагромождения льдов, что
с трудом находили дорогу. Отсюда мы сделали вывод, что суша
неподалеку. Несмотря на тяжелую дорогу, собаки потянули
веселее. Они все время лаяли, выли и, по-видимому, так же
страстно рвались к неведомой суше, как и мы. В 10 часов вечера
над нами нависли скалы. Чтобы взглянуть на Южный Крест,
приходилось закидывать назад голову. Созвездие мерцало высоко
вверху над темными очертаниями суши, четко
обрисовывавшимися на фоне синего звездного неба.
К полуночи мы достигли входа в узкий проход,
врезавшийся в сушу. Сначала я принял его за маленький фиорд, но при
ближайшем рассмотрении днем он оказался проливом. От этого
пролива дальше к востоку, между скалами, врезался в сушу
маленький фиорд; именно эту сушу я и заметил с вечера. Здесь
мы нашли прекрасное место для устройства базы, хорошо
защищенное от юго-западных бурь; по опыту мы уже зналич что оттуда
всегда можно ждать самых больших неприятностей. Собаки
выли от восторга. Освободившись от упряжи, они бросились,
невзирая на тьму, к морю, и вскоре мы услышали, как они
вступили в ожесточенный бой с тюленем. Зверь лежал недалеко от
края ледяной стены, представлявшей не что иное, как
обрушившийся ледник; во льду пролива от давления глетчерного льда
образовались полыньи.
Прежде чем заняться устройством базы, мы забили двух
больших тюленей (Уэдделла) и приволокли их к нашей лагерной
стоянке. Здесь их разрубили на куски и сытно покормили собак,
предварительно вырезав для собственного пропитания сердца
и грудинку. Затем мы разожгли из тюленьего жира костер и,
пока Оле варил тюленьи сердца, мы с Савио раскинули между
санями шелковую палатку. После этого поужинали. Тюленье
сало пылало на костре, освещая позади темные скалы, на которые
падали наши огромные тени. Первые человеческие тени во вновь
открытой стране!
Было 45 градусов мороза, когда лапландцы влезли в свои
мешки и глубоко заснули через пару минут. Собаки заснули
на снегу еще раньше—до того как мы окончили свой ужин.
Я же все еще не был в состоянии отправиться на покой.
Прекрасная сверх всякой меры ночь наполняла мою душу благоговейным
восторгом.
Благодарность за дарованное бытие... Чистые звезды там
вверху! Великая неведомая таинственная страна, которой мы
достигли и которую еще предстоит изучить... Труд, одиночество,
лишения, тоска и холод последних дней—все это вызывало во
мне такую покорность провидению, которая либо искажена,
либо совсем неизвестна в мире цивилизации... Мысли самые
чистые, самые ясные поднимались невольно из глубины души,
витали вокруг меня как самостоятельные существа и звучали
в унисон с органными трубами полярного сияния в небесном
пространстве.
Все было чудесно: и люди и жизнь!
В этом чистейшем воздухе ничто дурное не могло бы
сохраниться, подобно тому, как микробы не могут найти здесь
условия для существования...
Было уже очень поздно—забрезжил рассвет холодного и
короткого зимнего дня. Я забрался в свой твердый от мороза
спальный мешок, плоский и мало привлекательный,
лежавший между мешками лапландцев. Они спали так крепко, что,
несмотря на мою возню при попытках принять в мешке удобную
позу, храп их ни на минуту не прерывался.
Когда я проснулся в 11 часов утра, мороз был 43°. За ночь
все насквозь промерзло. Спальные мешки сохранили, затвердев,
форму нашего тела и лежали подобно гипсовым слепкам с нас.
Хотя мы спали сравнительно хорошо, у нас все же
оставалось ощущение, будто мы мерзли ночь напролет. Муст ходил
с посиневшими губами и дрожал, пока не принялся за работу,
складывая узкие полоски сала, вырезанные в прошлую ночь
из тюленя. Они тоже промерзли и напоминали деревянные
чурки.
Савио разогревал в жестяной кружке над спиртовой лампой
«шоколадное мороженое». Он заявил, что не собирается
проводить в палатке вторую ночь. У него были новые планы, которые
впоследствии оправдались и хорошо себя зарекомендовали.
Муст и я нагромоздили такое количество сала, каким со
спокойной совестью могли пожертвовать, и, разогрев его нашими
неоценимыми маленькими факелами, которые всегда брали с
собой в дорогу, настругали сухих щепок, чтобы с их помощью
заставить сало гореть.
Оба тюленьих сердца зажарили на сковородке, поставленной
на огонь из тюленьего жира. Сами мы поворачивались с боку
на бок не хуже тюленьих сердец, чтобы со всех сторон обеспечить
себе равномерное согревание. Часть тела, обращенная к огню,
была всегда накалена, в то время как противоположная часть