Уарда
Шрифт:
– Если бы не помощь этого доброго врача, ты не застал бы ее в живых, – сказал парасхит, подходя к Небсехту и целуя край его одежды. – Да вознаградят тебя боги, святой отец, за все, что ты сделал для нас, несчастных бедняков.
– Но мы не нищие! – вскричал воин, хлопнув рукой по туго набитому мешочку, висевшему у его пояса. – В Сирии мы хорошо поживились: вот куплю теленка и пожертвую его вашему храму.
– Пожертвуй лучше теленка из теста [ 96 ], – посоветовал врач, – а если хочешь
96
«Пожертвуй лучше теленка из теста…» – Во время празднеств в честь богини Нехебт приносили в жертву свиней. Геродот пишет по этому поводу (II, 47): «Люди бедные из-за отсутствия средств пекут свиней из пшеничного теста и приносят их в жертву». (Прим. автора.)
– Гм, – промычал воин, отвязал мешочек, и, взвесив его на руке, подал отцу со словами:
– А ведь я бы, пожалуй, все пропил! Возьми-ка это, отец, для девочки и моей матери.
Пока старик нерешительно протягивал руку к щедрому подарку, воин одумался и, развязав мешочек, сказал:
– Позволь мне вынуть сначала парочку колец, а то я окажусь сегодня на мели: я ведь пригласил нескольких товарищей выпить со мной. Этого мне хватит на завтра и на послезавтра. Вот так будет ладно! На, возьми!
Небсехт одобрительно кивнул. Старик в порыве благодарности бросился целовать врачу руки, а воин воскликнул:
– Вылечи мою малютку, святой отец! С подарками и жертвами теперь покончено, потому что у меня ничего не осталось, кроме вот этих железных кулаков и груди, твердой, как крепостная стена. Но если ты попадешь когда-нибудь в беду, только позови, и я обороню тебя от двадцати врагов сразу. Ведь ты спас мою дочку. А раз так – жизнь за жизнь! Отныне мы – кровные братья. Вот, смотри!
С этими словами он вытащил из-за пояса нож, слегка надрезал себе руку, и несколько капель крови упало на камень у ног врача.
– Вот обязательство, – сказал воин. – Кашта принадлежит тебе, и ты можешь распоряжаться его жизнью, как своей собственной. А уж слово мое твердое.
– Я человек мирный, – кротко сказал Небсехт. – Меня защищает моя белая одежда. Но, кажется, наша больная проснулась.
Врач встал и вошел в хижину. Прекрасная головка Уарды лежала на коленях старой бабки. Взгляд ее больших голубых глаз медленно поднялся на жреца.
– Уарда хочет встать и выйти на свежий воздух, – сказала старуха. – Она долго и сладко спала.
Врач пощупал девочке пульс и, осмотрев рану, к которой были приложены какие-то листья, сказал:
– Поразительно! Но кто вам дал это целебное растение? Пока старуха в смущении медлила с ответом, Уарда со свойственной ребенку чистосердечностью сказала:
– Старая Хект, что живет там, в темной пещере!
– Колдунья, – пробормотал врач. – Но пусть эти листья остаются на ране. Раз они помогают, не все ли равно, кто их принес.
– А Хект попробовала каплю того лекарства, что ты дал, и сказала, что это хорошее средство, – оживилась старуха.
– Ну, в таком случае мы оба довольны друг другом, – сказал Небсехт с лукавой улыбкой. – А сейчас, девочка, мы вынесем тебя отсюда. Тебе необходим свежий воздух!
– Да, да! Вынесите меня на воздух, – попросила больная. – Хорошо, что ты не привел с собой того старика – он пугал меня своими заклинаниями.
– Ты говоришь о слепом Тета, – сказал врач. – Нет, он больше не придет, а вот тот молодой жрец, который успокоил твоего деда, когда он хотел выгнать царевну, будет навещать тебя. Он хороший человек, и ты должна…
– Пентаур придет? – живо подхватила девочка.
– Да, он будет здесь еще до полудня. А откуда ты знаешь его имя?
– Я его знаю! – решительно воскликнула Уарда. Врач посмотрел на нее с удивлением, затем сказал:
– Ты не должна больше разговаривать: щеки у тебя опять разгорелись, и лихорадка может начаться снова. А этого нельзя допускать. Мы приготовили навес возле хижины и сейчас вынесем тебя отсюда.
– Подождите минутку, – попросила девочка. – А ты, бабушка, расчеши мне волосы, а то мне от них тяжело.
И, подхватив ослабевшими ручонками свои густые рыжеватые волосы, она попыталась привести их в порядок и стряхнуть запутавшиеся в них соломинки.
– Лежи смирно, – мягко приказал врач.
– Они такие тяжелые, – улыбнулась больная, перебирая волосы с таким видом, будто они нестерпимо ей надоели. – Помоги мне, бабушка.
Старуха склонилась над ней и принялась осторожно расчесывать длинные пряди грубым роговым гребнем, бережно вытаскивая соломинки, застрявшие в волосах. Наконец, две тугие тяжелые косы, тускло отливая золотом, легли на плечи девочки.
Небсехт знал, что для больной вредно каждое движение, и все время порывался вмешаться, но язык перестал его слушаться. Весь красный, он неподвижно стоял против девушки и напряженно следил за каждым движением ее рук.
Она не замечала этого.
Когда старуха отложила гребень в сторону, Уарда глубоко вздохнула и попросила:
– Бабушка, дай зеркало.
Старуха подала ей кусочек обожженной глины, покрытый темной глазурью. Повернув к свету блестящую поверхность, девочка мельком взглянула на свое едва видное отражение.
– Как давно я не видала цветов, бабушка, – сказала она вдруг слабым голосом.
– Обожди, дитя, – отозвалась старуха и, взяв из кружки розу, которую Бент-Анат положила Уарде на грудь, протянула ее девочке. Но едва Уарда взяла ее, как увядшие лепестки осыпались на ее одежду. Небсехт нагнулся и, собрав их, положил ей на ладонь.
– Как ты добр! – сказала девочка. – Меня зовут Уарда, как и этот цветок; я люблю розы и свежий воздух. Вынесите меня на двор.
На зов Небсехта в хижину вошли парасхит и его сын, они вынесли больную на воздух и положили ее под полотняный навес. Ноги воина дрожали, когда он, затаив дыхание, нес эту легкую, но драгоценную ношу, и он осмелился перевести дух, лишь опустив ее на ложе из соломы.