Уарда
Шрифт:
– Госпожа! Госпожа! – повторил карлик, и голос его звучал все теплее. – Что с тобой, госпожа? Может быть, позвать твою дочь?
Катути отрицательно покачала головой и глухо пробормотала:
– Негодяй, подлец!
Она задыхалась, кровь прилила к ее лицу, глаза сверкали. Наступив на письмо, она разрыдалась так громко, что карлик, еще ни разу не видавший слез на ее глазах, испуганно вздрогнул и воскликнул с мягким упреком:
– Катути!
Тогда она горько рассмеялась и сказала дрожащим голосом:
– Зачем ты произносишь это имя так громко? Оно обесчещено, опозорено! О, как все будут торжествовать! Теперь зависть сможет напустить на нас свое любимое детище – злорадство! А я только что возносила хвалу этому дню! Говорят, счастье нужно выставлять напоказ, а несчастье – прятать. Ну нет! Совсем наоборот! Даже богам нельзя признаваться, что ты доволен и полон надежд, ибо и они
И она опять прижалась лицом к пальме.
– Ты говоришь о позоре, а не о смерти, – сказал карлик. – Но не ты ли сама учила меня, что только смерть приносит безнадежность?
Эти слова ободрили отчаявшуюся женщину. Порывисто повернувшись к карлику, она сказала:
– Ты умен и, надеюсь, предан мне – так слушай же! Но даже будь ты самим Амоном… все равно спасения нет! Нет… нет…
– Спасение не приходит само, его надо найти, – возразил карлик, и его умные глаза встретились с взглядом госпожи. – Доверься мне. может быть я не смогу помочь, но что я умею молчать – это ты знаешь.
– Скоро даже дети будут болтать на улице о том, что принесло мне это письмо, – с горьким смехом сказала Катути. – только Неферт не должна ничего знать о случившемся. Ничего! Слышишь? Но кто это? Ах, это идет везир? Скорей беги к нему навстречу! Скажи, что я внезапно заболела. Тяжело заболела! Я не могу его видеть… сейчас не могу! И никого не впускать! Никого! Понятно?
Карлик ушел. Когда он вернулся, выполнив поручение, госпожа его все еще была вне себя.
– Слушай же, – сказала она. – Сначала тут всякие мелочи, а потом… потом… Ужас! Ужас! Рамсес осыпает Мена своими милостями. Начался дележ военной добычи за минувший год.
Перед всеми военачальниками были разложены горы сокровищ, и возничий получил право выбирать первым.
– И что же потом? – спросил карлик.
– Потом? – повторила Катути. – Потом… Знаешь, как постарался этот достойный глава семьи для своих родных? Как обошелся со своей несчастной, покинутой женой? Как позаботился об имениях, опутанных долгами? Это подло! Это отвратительно! С улыбкой прошел он мимо серебра, золота, драгоценных камней и, взяв себе прекрасную пленницу – дочь данайского князя, увел ее в свою палатку!
– Какой позор! – пробормотал карлик.
– Бедная, несчастная Неферт! – вскричала Катути, закрывая лицо руками.
– А еще что там сказано? – мрачно спросил карлик.
– Еще…– Катути заколебалась. – Еще… погоди. Дай опомниться. Я буду говорить совершенно спокойно. Ты ведь знаешь моего сына. Он легкомыслен, но любит меня и сестру свою больше всего на свете. Я сама, глупая, чтобы заставить его быть бережливее, подробно описала ему наше бедственное положение. И вот, когда Мена совершил этот позорный поступок, он, мой сын, задумался о нас, о наших нуждах. Его доля в добыче была мала, и для нас она все равно бесполезна. Его товарищи стали играть в кости на добытые сокровища. Он тоже поставил свою долю, чтобы выиграть богатство для нас. Но, увы, он проиграл все, все, и тогда, – ах, как это ужасно, – тогда против огромной суммы денег – ведь он думал при этом о нас, думал о своей матери – он поставил мумию своего покойного отца! [ 92 ] И… и проиграл! Если по истечении третьей луны он не выкупит этот священный залог, то лишится чести [ 93 ] и мумия достанется выигравшему, а на нашу долю выпадут позор и изгнание!
92
«…он поставил мумию своего покойного отца!» – По дошедшим до нас сведениям, первый случай заклада мумии предка был при фараоне Древнего царства, которого Геродот называет Асесом. «Кто ставил этот заклад и не уплачивал долга, тому после смерти не предоставлялось места ни в гробнице его предков, ни в какой-либо другой усыпальнице. И потомкам его также отказано будет в погребении» (Геродот, II, 136). (Прим. автора.)
93
Лишение чести – тягчайшее наказание, применявшееся, по-видимому, только в отношении воинов. «Что же касается прочих законов, то военное уложение определяло карой за дезертирство и за неподчинение начальнику не смертную казнь, а лишение чести. Если же последующими героическими поступками наказанные смывали свой позор, то их восстанавливали в правах чести. Издавший этот закон умышленно ставил бесчестье выше смертной казни, чтобы люди привыкли к тому, что лишение чести – самая тяжкая кара; кроме того, он думал при этом, что от казненных государству уже не может быть никакой пользы, в то время как лишенные чести будут делать много славных дел, стремясь спасти свою честь» (Диодор, I, 78).
Катути замолчала, схватившись за голову. Карлик пробормотал себе под нос:
– Жалкий игрок и лицемер!
Когда его госпожа немного успокоилась, он сказал:
– Это ужасно! Но ведь не все еще потеряно. Как велик долг?
– Тридцать вавилонских талантов! – Эти слова прозвучали, как роковое проклятие.
Карлик вскрикнул, как будто его ужалила змея.
– Кто же осмелился выложить такую сумму против этого безумного заклада? – спросил он.
– Сын госпожи Хатор Антеф, тот, что еще в Фивах проиграл отцовское имение, – ответила Катути.
– Этот не уступит и пшеничного зерна! – буркнул карлик. – Ну, а что Мена?
– Разве мог мой сын обратиться к нему после всего случившегося? Бедное дитя, он умоляет меня попросить помощи у везира.
– У везира? – спросил карлик, покачав своей большой головой. – Это невозможно.
– Да, да! Я знаю сама. Но его положение, его имя! Если бы он согласился хоть поручиться…
– Госпожа! – заговорил карлик, и голос его зазвучал строго и серьезно. – Не губи будущее ради настоящего. Если сын твой потеряет честь при фараоне Рамсесе, то не исключено, что она будет возвращена ему будущим фараоном Ани! Если же везир окажет тебе сейчас эту огромную услугу, – он будет считать, что уже расквитался с тобой, когда наше дело увенчается успехом и он вступит на трон. Сейчас он следует твоим советам, потому что ты не нуждаешься в нем, и ему кажется, что ты хлопочешь о его возвышении единственно ради него самого. Но стоит тебе обратиться к нему за помощью и позволить ему выручить себя, как ты потеряешь свою независимость, которая тебе так необходима. Сама мысль, что ты намерена использовать его в своих целях, будет везиру тем неприятней, чем трудней будет ему достать такую большую сумму или хотя бы поручиться за твоего сына. Ты ведь знаешь, в каком он положении?
– Да, он кругом в долгах, – подтвердила Катути.
– Кому же знать об этом, как не тебе! – воскликнул карлик. – Ведь ты сама толкаешь его на огромные траты! Невиданной пышностью празднеств он завоевал расположение жителей Фив, а в Мемфисе он, покровитель Аписа, роздал целое состояние [ 94 ], щедро наградил начальников отрядов, отправлявшихся в Эфиопию и снаряженных целиком на его средства. А во что обходятся ему шпионы в лагере фараона! Это тоже должно быть тебе известно. Он в долгу почти у всех богатых людей страны, но это хорошо, ибо чем больше у него заимодавцев, тем больше у нас союзников. Везир – несостоятельный должник, зато фараон Ани с благодарностью вернет все свои долги.
94
«…покровитель Аписа роздал целое состояние…» – Когда при Птоломее I Сотире умер бык Апис, его попечитель истратил на погребение не только отпущенные ему деньги, но еще взял взаймы у фараона 50 серебряных талантов. А в эпоху Диодора попечители Аписа расходовали для этой цели до 100 талантов. (Прим. автора.)
Катути удивленно взглянула на карлика.
– Ты хорошо разбираешься в людях, – сказала она.
– К сожалению, да, – согласился Нему. – Итак, не обращайся за помощью к везиру; вместо того чтобы принести в жертву труды многих лет и свое будущее величие, пожертвуй лучше честью своего сына.
– И честью моего мужа и моей собственной честью? – вскричала Катути. – Да знаешь ли ты, что такое честь? Произнести это слово может и раб, но понять его – никогда! Вы лишь спокойно потираете синяки от побоев, а в меня все станут тыкать пальцами, и каждый палец будет, как копье с отравленным наконечником. О бессмертные боги, кто в силах мне помочь?
И обезумевшая от страха женщина вновь закрыла лицо руками, словно желая скрыть свой позор от собственных глаз. Карлик смотрел на нее с состраданием.
– Помнишь ли ты тот алмаз, что выпал из лучшего кольца Неферт? – спросил он изменившимся голосом. – Мы искали его тогда и никак не могли найти. На другой день я случайно наступил на что-то твердое. Я нагнулся и увидел… потерянный алмаз. То, что ускользнуло от такого благородного органа, как глаз, нашла мозолистая, презренная подошва, и, может быть, рабу, маленькому Нему, не знающему, что такое честь, удастся придумать спасительное средство, которого не находит высокий ум его госпожи.