Уарда
Шрифт:
– Что ж, попробую из любви к тебе, – ответила Катути. Затем, обращаясь уже не только к царевне, но и к ее брату, она сказала:
– Амени, верховный жрец Дома Сети, был в молодости как раз таким человеком, о каком ты сейчас говорила, Бент-Анат. Скажи нам, сын Рамсеса, растущий под сенью молодых сикомор, которые в свое время осенят эту страну, кого из своих товарищей ставишь ты выше всех? Есть ли среди вас хоть один юноша, далеко превосходящий всех остальных высокими помыслами и силой разума?
Молодой Рамери со смехом ответил:
– Все мы люди обыкновенные и более или менее охотно делаем то, что должны делать, но еще охотнее то, чего делать не должны.
– Неужели нет в Доме Сети юноши,
– Есть, – на этот раз серьезно и решительно сказал Рамери.
– Кто же он?
– Поэт Пентаур! – воскликнул юноша.
Бент-Анат вспыхнула, а ее брат с увлечением продолжал:
90
Снофру – последний фараон III династии (царствовавшей в 2780-2680 гг. до н. э.), полулегендарный царь, с именем которого связывались представления о героическом прошлом древнего Египта. Необычайная популярность этого царя подтверждается многочисленными надписями, где неизменно повторяется, что равного ему не было на свете.
– Пентаур благороден и умен, а когда он говорит, в него вселяются все боги. Обычно мы не прочь подремать во время уроков, но его слова увлекают нас, и даже если мы не всегда в состоянии постичь глубину его мыслей, то все же нам ясно, что они возвышенны и в них содержится истина.
Бент-Анат, затаив дыхание, не отрывала глаз от своего брата.
– Ты ведь знаешь его, Бент-Анат, – продолжал Рамери. – Он был вместе с тобой в хижине парасхита и во дворе храма, когда Амени объявил о твоем осквернении. Он прекрасен и величествен, как бог Монту [ 91 ], и, по-моему, он из тех людей, которых, увидав хоть раз, уже нельзя забыть. А вчера, когда ты уехала, он превзошел в красноречии самого себя. Он влил в наши души огонь. Не улыбайся, Катути, я и сейчас еще чувствую, как огонь этот жжет меня. А сегодня утром нам сообщили, что он удален из храма неизвестно куда и просил передать нам свой прощальный привет. Они ведь не считают нужным сообщать нам в чем дело. Но мы знаем больше, чем думают наши наставники. Говорят, он поступил с тобой недостаточно строго, Бент-Анат, и за это они изгнали его из храма Сети. Мы решили собраться и просить, чтобы его вернули. Молодой Анана составляет письмо к верховному жрецу, и мы все подпишемся под ним. Одному за это не поздоровилось бы, ну, а всем вместе они ничего не смогут сделать. Быть может, они одумаются и вернут его. Если же нет, мы пожалуемся своим отцам – ведь их голоса что-нибудь да значат в нашей стране!
91
Монту – бог войны, изображавшийся с головой сокола. К сожалению, мы располагаем очень скудными сведениями об этом боге, так как уже в XIX в. (нашей эры!) его храм был снесен и на его месте построен сахарный завод.
– Да это же настоящий бунт! – вскричала Катути. – Берегитесь, мальчики! Амени и другие пророки шутить не любят.
– И мы тоже, – рассмеялся Рамери. – Если они не вернут Пентаура, я попрошу отца перевести меня в другую школу в Гелиополе или Хенну, а за мной последуют и остальные. Пойдем, Бент-Анат! Я должен еще до захода солнца вернуться в мышеловку, – прости, Катути, так мы называем свою школу. А вот идет ваш малютка Нему!
Брат и сестра вышли из сада. Как только провожавшие их женщины повернули обратно, Бент-Анат с необычайной горячностью сжала руку брата и шепнула ему:
– Смотри, не сделай опрометчивого шага. Но требование ваше вполне справедливо, и, если это в моей власти, я помогу вам!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Как только Бент-Анат вышла за ворота сада, карлик Нему с письмом в руке подошел к Катути и Неферт. Он так остроумно рассказал о своих приключениях, что обе женщины долго смеялись, и Катути, которая не раз предостерегала карлика, теперь все же похвалила его за ловкость. Потом, увидев печать на письме, она сказала:
– Сегодня знаменательный день. Много важных событий принес он с собой и еще больше обещает принести в будущем.
Неферт, прильнув к матери, попросила:
– Вскрой поскорее письмо и посмотри, нет ли там весточки от него.
Катути сломала печать, пробежала глазами письмо и, ласково погладив дочь по щеке, сказала:
– Видно, твой брат писал это письмо вместо него – я не вижу ни одной строчки, написанной его рукой.
Неферт сама заглянула в письмо, хотя и не собиралась прочесть его – она искала там хорошо знакомый почерк мужа.
Как и все египтянки из богатых семей, Неферт хорошо умела читать. В первые два года после замужества ей часто, очень часто, случалось удивляться и вместе с тем радоваться неразборчивым каракулям, выведенным на папирусе железной рукой ее мужа. Сама она твердо и уверенно умела держать в своих нежных пальчиках тростниковое перо. Еще раз просмотрев письмо, она сказала со слезами:
– Ни единой строчки. Я пойду к себе, мама. Катути нежно поцеловала дочь.
– Послушай сначала, что пишет твой брат, – сказала она. Но Неферт молча покачала головой и ушла в дом. Катути недолюбливала зятя, но всем сердцем была привязана к своему легкомысленному красавцу сыну.
Этот юноша, как две капли воды похожий на ее покойного мужа, был любимцем женщин, самым веселым и жизнерадостным среди знатной молодежи – колесничих фараона. На этот раз он прислал большое, подробное письмо, хотя обычно писал очень неохотно, и в нескольких словах просил выслать еще денег, одолеваемый страстью к мотовству.
Мать ждала от него благодарности, так как совсем недавно отправила ему довольно крупную сумму, взятую, разумеется, из доходов от имений зятя.
И она погрузилась в чтение.
Веселость ее была напускной, она напоминала радугу, сверкающую всеми своими красками над темной гладью залитого водой болота. А когда камень падает в воду, то исчезают играющие в ней солнечные блики и мутные, грязные облака вздымаются со дна.
Подобно тяжелым камням, ложились на ее сердце известия, сообщаемые сыном.
Самое глубокое горе нам всегда причиняет тот, кто мог бы дать нам счастье, и всего мучительнее те раны, которые наносит рука любимого человека.
Чем дальше разбирала Катути корявые, полные грубых ошибок строки, написанные рукой ее любимца, тем бледнее становилось ее лицо. Несколько раз письмо падало на землю, а она в отчаянии закрывала руками лицо.
Нему сидел на земле и следил за каждым движением своей хозяйки.
Но когда она с воплем отчаяния прижалась лицом к шершавому стволу пальмы, он подполз к ней и стал целовать ее ноги.
– Госпожа! Госпожа! Что случилось? – спрашивал он с таким глубоким участием, что даже Катути была поражена – она привыкла слышать из его уст лишь дерзости да острые словечки.
Взяв себя в руки, она обернулась и хотела что-то сказать. Однако ее побелевшие губы как бы окаменели, а мутный взор стал таким безжизненным, словно ее поразил столбняк.