Уарда
Шрифт:
В конце концов, сделав над собой усилие, он встал, подошел к своему ложу и отдернул занавесь, скрывавшую нишу у изголовья. Там оказалась статуя женщины с диадемой и прочими отличиями богини Хатор, изваянная из ярко раскрашенного известняка. Лицо ее имело несомненное сходство с лицом жены Мена. Четыре года назад фараон приказал одному скульптору сделать статую богини с нежными чертами молодой супруги своего возничего. Паакеру с большим трудом удалось получить копию этой статуи.
И вот сейчас он стоял перед ней на коленях на своем ложе, и глаза его затуманились слезами. Оглядевшись по сторонам и удостоверившись, что он один, Паакер нагнулся, и его толстые
Всю ночь его мучили тревожные сны. А под утро, когда уже занималась заря, из груди Паакера, которого душил кошмар, вырвался такой отчаянный вопль, что старый негр, лежавший рядом с собакой у его ложа, в страхе вскочил, а собака громко завыла. Перепуганный старик стал окликать хозяина по имени, чтобы разбудить его. Паакер проснулся. Голову сжимала тупая боль. Напугавшее его видение все еще, как живое, стояло перед ним, и он жадно старался запечатлеть его в памяти, чтобы обратиться к какому-нибудь астрологу за истолкованием этого сна. После страстных мечтаний, обуревавших его накануне, он чувствовал себя усталым и подавленным.
Утренние гимны, как бы предостерегая Паакера, доносились в его комнату из храма Амона. И тут он твердо решил избавиться от греховных помыслов и, отказавшись от страшных чар черной магии, вновь вручить свою судьбу богам.
После этого он принял ванну, с которой привык начинать свой день. Сидя в тепловатой воде, он все глубже и глубже погружался в мечты о Неферт и о волшебном зелье: он вспомнил, что сначала не хотел давать его ей, но потом все-таки дал, и теперь этот напиток, быть может, уже начал действовать.
Любовь яркими красками рисовала ему самые заманчивые картины, а ненависть придавала им кроваво-красный оттенок. Всеми силами стремился он избавиться от соблазна, все сильнее овладевавшего им, напоминая человека, попавшего в болото: чем отчаяннее он барахтался, пытаясь выбраться, тем глубже засасывала его трясина.
С восходом солнца вернулись его дерзость и самоуверенность, а когда, облаченный в дорогие одежды, он выходил из своей комнаты, вчерашняя страсть вспыхнула в нем с новой силой. Он опять решил не прибегать к помощи богов, а если нужно, то даже действовать вопреки их воле и всеми способами бороться за достижение своей цели.
Теперь махор окончательно выбрал путь, а он никогда не сворачивал с дороги, не возвращался назад, если верил, что избранный им путь приведет его к цели.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Солнце стояло в зените. Лучи его не могли проникнуть в узкие и тенистые улочки жилых кварталов, но зато буквально заливали зноем широкую мощеную дорогу, которая вела ко дворцу фараона. Обычно в этот час она бывала пустынна.
Но сегодня ее заполнили пешеходы и колесницы, всадники и паланкины.
Нагие негры время от времени поливали дорогу водой из кожаных мешков, однако пыль на ней лежала таким толстым слоем, что, несмотря на поливку, она, словно сухой и раскаленный туман, окутывала все кругом. Люди спешили сюда не только из города, но и из гавани, куда обычно входили лодки жителей некрополя.
Во дворце фараона царило необычайное оживление. Распространившиеся с молниеносной быстротой слухи вызвали одинаковые опасения и надежды как в хижинах бедняков, так и во дворцах знати.
Ранним утром три верховых гонца из лагеря фараона сошли с коней, тяжело нагруженных мешками с письмами, у дворца везира. [ 80 ]
Подобно тому, как крестьяне, измученные долгой засухой, смотрят на грозовые тучи, обещающие пролить на их поля освежающий дождь, но способные также метнуть молнию, грозящую пожаром, или побить посевы градом, с надеждой и страхом ждали жители города редких и нерегулярных известий из далеких краев, где шла война. Во всем огромном городе едва ли удалось бы сыскать хоть один дом, откуда не ушел бы на северо-восток в войска фараона отец, сын или просто близкий человек.
80
«…сошли с коней, тяжело нагруженных мешками с письмами…» – Египтяне любили писать письма, и многие из этих писем дошли до нас. В древнем Египте даже существовали письмоносцы. (Прим. автора.)
Чаще всего гонцы приносили слезы, а не радость. Свитки папируса, доставленные ими, гораздо больше рассказывали о ранах и смерти, чем об успехах, подарках фараона и захваченной добыче. Но все же вестей ждали нетерпеливо и встречали их с восторгом.
Все, от мала до велика, устремлялись в день прибытия гонцов ко дворцу везира и теснились вокруг писцов, раздававших письма и громко читавших предназначенные для общего сведения известия, а также списки убитых и пропавших без вести.
Ничто так не гнетет человека, как неизвестность, и обычно он с большим нетерпением ожидает плохих вестей, чем хороших. К тому же вестники несчастья скачут быстрее, чем вестники добра.
Везир Ани жил в пристройке около дворца фараона. Приемные галереи, окаймлявшие необозримо широкий двор, состояли из множества помещений, открытых со стороны двора.
В этих галереях размещалась целая армия писцов и их начальников. В глубине двора возвышалась постройка, напоминавшая веранду, крыша которой покоилась на колоннах. Здесь Ани обычно творил суд и расправу, принимал чиновников, гонцов и просителей.
Вот и сегодня восседал он там на виду у всех на троне, украшенном драгоценными камнями. Окруженный многочисленной свитой, он окидывал взором толпу собравшегося народа. Стражи, вооруженные длинными палками, впускали людей группами во двор Высоких Ворот [ 81 ], а потом провожали их к выходу.
81
Высокие Ворота (также Высокий Дом, Великий Дом) – перевод древнеегипетского перо (откуда через древнееврейский – фарао и фараон), т. е. высшая государственная власть. Название это возникло еще в древности, когда местом для собраний и суда служили площади перед воротами города, а позднее дворца.
Взору везира представлялось невеселое зрелище. Из каждой группы людей, толпившихся вокруг писца, доносились возгласы горя и скорби. Лишь немногие могли похвастаться богатой добычей, захваченной их родными.
Казалось, незримая сеть, сотканная из скорби и слез, опутывала большинство собравшихся здесь людей.
Сраженные горем мужчины посыпали себе головы пылью; женщины терзали свои одежды и, размахивая покрывалами, оглашали воздух жалобными воплями:
«О мой бедный муж!» – «О мой отец!» – «О мой брат!»