Убей меня

Ловелл Лорен

Его рука грубо сжимается на моем горле.

— В следующий раз за подобные выходки я сам на хер убью тебя, — произносит он, и я улыбаюсь.

Неро стремительно уходит прочь, оставляя меня в одиночестве.

Рука дрожит, а сердце в груди колотится с такой силой, что звук его ударов эхом отдается в барабанных перепонках — симфония страха и непереносимого горя.

— Пожалуйста, — умоляю я, поднимая взгляд на Николая.

Выражение его лица смягчается, когда он подходит ближе и, протянув руку, убирает прядь волос с моего лица.

— Стань той, кем должна была стать, голубка, — подушечка его пальца скользит

по моему подбородку, и я закрываю глаза. По моей щеке катится слеза. — Всади пулю в голову: либо ему, либо себе, — резко говорит он. — Слабые не выживают. В любом случае с этим разбираться тебе, — его губы касаются моей щеки.

Мой взгляд устремляется поверх его руки, к противоположной стене.

— Пожалуйста, не заставляй меня делать этого, — умоляю я. Слезы застилают глаза, но мне наплевать на то, что я выгляжу слабой.

Николай смотрит на меня с отвращением.

— Видишь, что он делает с тобой? Ты — оружие, а оружие не плачет. Выбор за тобой.

Бетонные стены давят на меня, лишая возможности дышать. Николай убирает руку от моего лица и делает шаг назад. Я кладу дрожащий палец на курок пистолета и тяжело сглатываю, ненавидя себя за собственную слабость. Поднимаю глаза на Алекса, прикованного к противоположной стене. Его торс обнажен, истерзанное тело истекает кровью, которая, смешиваясь с потом, покрывает его рельефные мускулы багровыми пятнами. Темные волосы взмокли от пота, несколько прядей прилипли к лицу. Я смотрю в его прекрасные зеленые глаза, полные боли и тоски. Тоски по тому, чего никогда не будет. Тоски по фантазиям и мечтам.

Но здесь мечтам не место. Здесь либо ты проклят от рождения, либо тебя сделают таковым: будут ломать и лепить заново до тех пор, пока в тебе не останется ничего, кроме желания убивать, отнимать, уничтожать. Я думала, что в объятиях Алекса нашла небольшую отдушину, маленький оазис в этой искаженной версии ада, но ошиблась. Потому что от самого себя не спастись — нет спасения от того, кем ты стал. Просто на мгновение Алекс помог забыть об этом. Он заставил меня почувствовать то, чего я не чувствовала с тех пор, как меня забрали. С тех пор как забрали Анну.

Любовь. Ласку.

Встретившись с ним взглядом, я крепче сжимаю пистолет. В его глазах смирение, мольба. Но мольба не о пощаде. Он умоляет меня выстрелить в него.

— Сделай это, малышка.

Перед глазами все расплывается из-за слез, грудь пронзает острая боль.

— Люблю тебя, — выдыхаю я. По щекам текут слезы, грудь распирает от боли.

— Пристрели его, Уна! — рычит Николай.

Коротко вскрикнув, я вскидываю пистолет и целюсь Алексу между глаз.

— Прости меня, — шепчу я, нажимая на курок. Его глаза широко открываются, когда пуля пробивает череп, оставляя между бровей круглое отверстие.

Я пронзительно кричу.

Глава 22

Неро

Я резко просыпаюсь, услышав крики. Со стоном откидываю одеяло и встаю с кровати. Как только открываю дверь, Уна снова кричит, но не в своей комнате, а внизу. Сбегаю вниз по лестнице и обнаруживаю ее на диване: она беспокойно мечется во сне. Джордж сидит на самом краю дивана и смотрит на нее так, словно наблюдает за процессом изгнания дьявола.

— Алекс! — пронзительно выкрикивает Уна, и ее голос срывается. Легкий всхлип слетает с ее губ, и она внезапно перестает выглядеть смертельно опасной убийцей, а становится похожей на маленькую испуганную девочку.

— Уна! — я трясу ее за плечо, но

держусь на расстоянии, потому что не большой поклонник того, что последует за ее пробуждением.

Она резко садится и, задыхаясь, беспокойно озирается по сторонам, а потом медленно поворачивается ко мне лицом, но в темноте я не могу рассмотреть его выражение.

— Почему ты на этом гребаном диване? — резко спрашиваю я. Я очень устал, а этот момент, определенно, является кульминацией всего дерьма, случившегося за день.

— Я… — она запинается, и я нетерпеливо вздыхаю, после чего наклоняюсь и стаскиваю Уну с дивана.

— Что ты..? — оказавшись переброшенной через мое плечо, она взвизгивает и напрягается всем телом. Мне плевать. Я несу ее вверх по лестнице, а затем по коридору, захожу в свою комнату и сбрасываю Уну на кровать. Она приземляется с хриплым выдохом и подпрыгивает на пружинящем матрасе. На ней все еще то черное платье, и оно задирается вверх, обнажая бесконечно длинные стройные ноги. А еще я точно знаю, что на ней нет нижнего белья.

Я перевожу взгляд на ее лицо, но Уна отводит глаза, подтягивает колени к груди и обхватывает их руками. Я жду от нее возмущенного брюзжания, но она молчит и вместо этого просто уходит в себя, словно меня вовсе и нет в комнате. Долгие секунды между нами царит тишина, и я со своего места почти физически ощущаю ее смятение. Меня не удивляет, что ей снятся кошмары, потому что любому — хотя бы наполовину нормальному — человеку на ее месте они снились бы. Невозможно заработать репутацию «Поцелуя смерти», не видя и не совершая ужасных вещей. Через некоторое время ты перестаешь быть чувствительным ко всему этому, и поступки, которые раньше казались просто чудовищными, постепенно для твоего сознания превращаются в обыденность. Эмоции, которые когда-то были яркими и пронзительными, притупляются и блекнут. Я считаю, что собственный разум нужно осознанно держать под контролем, иначе он взбунтуется и начнет издеваться над тобой, подсовывая воспоминания о том, что было содеяно. Нет, меня ее кошмары мало волнуют, но тот факт, что она все время зовет этого Алекса… это меня беспокоит. Когда она произносит это имя, ее голос пропитан нестерпимой мукой.

— Кто такой Алекс? — спрашиваю я, скрестив руки на груди и глядя на Уну сверху вниз.

Она тяжело вздыхает.

— Говорила уже: человек, которого я убила.

— Ты убила многих, Morte, но не выкрикиваешь во сне имена всех. Поэтому спрошу еще раз: кто он такой? — сам не знаю, почему так завелся из-за него. Возможно, потому что этот Алекс был единственной трещиной в ее броне, за исключением сестры. У Уны нет уязвимых мест, а раз он по значимости стоит на одной ступени с Анной, то … важен для нее.

— Кем он был. Он был моим другом, — шепчет она, поворачиваясь ко мне лицом. Эти глаза цвета индиго находят в темноте мои. Ее взгляд тяжелый и печальный. — И я вроде как любила его.

Я прищуриваюсь и язвительно комментирую: — Не думал, что ты на это способна.

Она снова отворачивается и мнет в руках край простыни. Когда я уже уверен, что она больше ничего не скажет, Уна начинает говорить.

— Мне было пятнадцать. Я была наивна и думала, что люблю его. Но Николаю это не нравилось, поэтому я вынуждена была выбирать между своей жизнью и его. Я выбрала свою. Убийство Алекса сделало меня такой, какая я сейчас. Николай был прав: Алекс был моим уязвимым местом, а его убийство сделало меня сильной, — Уна произносит эти слова, как робот, словно повторяла их сама себе сотни раз.