Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
— Увы, сэр Филипп! Я вынуждена сказать вам, что ваши достоинства и
ваша привязанность, волею обстоятельств, стали моим единственным
несчастьем.
— Что говорите вы, сударыня? — воскликнул он. — Возможно ли это?
— Это — мучительная правда, высказать которую меня заставляет лишь
глубочайшее уважение к вам. Я сознаю все могущество Елизаветы, но,
уверяю вас, я не принадлежу к тем, кто способен ей подчиниться.
— Ей подчиниться? — переспросил он. —
мало знает меня, что может вообразить, будто я согласился бы счастьем ее
руки быть обязанным королевскому повелению? Нет, сударыня, на таких
условиях Сидней, с гордостью могу сказать вам, не принял бы даже эту
прекрасную руку. Пока моя страсть была лишь моим несчастьем, я считал себя
вправе свободно отдаваться ей, но с той минуты, как она становится
несчастьем для вас, гордость, честь, чувства повелевают ей навсегда умолкнуть. И все
же, — добавил он голосом, проникающим в душу, — сердце мое хранит
надежду узнать, какой злой рок наносит ему эту рану.
— Любовью, которую вы ко мне питаете, честью, которая руководит вами
в отношениях со всеми людьми, — воскликнула я, сжимая его руку, —
заклинаю вас не пытаться проникнуть в тайну, открыть которую я вам не вправе...
Будь я...
— Будь вы... Ах, прелестная, великодушная, чистосердечная Матильда,
нет, я ни за что не стану допытываться о том, что вы считаете необходимым
хранить в тайне. Если суровая судьба лишает мои юные годы единственной
радости и надежды... И все же, быть может, время?.. Я не заметил бы и
прихода старости, если бы вы только позволили мне хоть немного надеяться.
— Почему, почему, — горестно восклицала я, обливаясь слезами, — лишена
я права довериться вполне сердцу столь благородному! Но поверьте, сэр
Филипп, никакое время не сможет соединить нас иными узами, чем узы
взаимного уважения, а они с каждым днем будут становиться все крепче.
— Мне кажется, я понимаю вас, — сказал он, глядя мне в глаза с печалью и
твердостью. — Как могу я допустить, чтобы на вас обрушился необузданный
гнев королевы? Нет, если уж я никогда... если одно только уважение может
связывать нас... — Он умолк и, опустившись на колени, поцеловал одну за
другой мои руки, словно прощаясь со мной навсегда. — Когда мы свидимся вновь,
я... хотя сердце мое разрывается при этой мысли — когда мы свидимся вновь,
я смогу считать себя достойным вашего уважения.
Он поднялся с колен и, оставив меня, направился к ожидавшей его барке с
видом печальным и нерешительным, то и дело оборачиваясь, будто готов был
в любой миг вернуться и отречься от своего решения. Когда барка, унося его,
легко заскользила по воде к Лондону, я дала волю слезам, которые до тех
пор сдерживала огромными усилиями.
Следующий вечер лорд Лейстер обещал провести у нас. Он приехал в
довольном расположении духа, которое я не могла не разделить, хотя и не
знала, чем оно вызвано.
— Как полагаться на постоянство влюбленных, — сказал с веселой
улыбкой, — если даже чары моей Матильды не помогли ей сохранить
привязанность моего племянника? Он испросил у королевы согласие на брак с мисс
Уолсингем. Вам известно о ее любви к нему, но его внезапная взаимность
поражает всех, кто знает их обоих. Елизавета назвала это дурацкой причудой,
но она не хочет оскорбить сэра Фрэнсиса, отказав в своем согласии, и, хоть ей
не по душе этот брак, свадьба состоится через несколько дней, а моя
Матильда приглашена присутствовать при торжестве своей соперницы.
«О нет, — могла бы ответить ему, если бы его ревность не научила меня
осторожности. — У твоей Матильды свой повод для торжества». Увы, лишь
теперь мне стали понятны прощальные слова Сиднея. Слезы переполняли мое
сердце. В них смешались все мыслимые чувства, кроме любви, и были они
так сильны, переплелись так неразличимо, что я сама не понимала, не
участвует ли любовь в высоком торжестве этой минуты.
Мой супруг настойчиво побуждал меня вернуться ко двору еще до
свадебных торжеств и даже сообщил там о моем предстоящем возвращении — это я
поняла из коротенькой приписки к официальному приглашению, посланному
мне и леди Арундел. «Ах, сударыня, — написал сэр Филипп в
постскриптуме, — правда ли, что вы вернетесь еще до того, как совершится мое
жертвоприношение?»
— Нет, не вернусь, — вздохнула я, прочитав записку. — Далее этой черты
супружеские обязательства не простираются и человеческая природа вновь
обретает свои права.
* * *
Страх, что отлучки лорда Лейстера вновь привлекут назойливое внимание
его недругов, победил наконец мое нежелание возвращаться ко двору. Я
видела, как, пренебрегая опасностью, он все чаще бывал склонен потворствовать
своим желаниям. Поначалу он решался уделять мне и леди Арундел лишь
несколько вечерних часов, спустя некоторое время он стал приезжать позже и
оставаться на ночлег, потом, ссылаясь на опасение скомпрометировать таким
образом одну из нас, стал проводить с нами целые дни. «О Лейстер, — часто