Убить Герострата
Шрифт:
“Послушай, Аленька, - сказал он, выталкивая меня на лестницу. – Ты, между прочим, замужем. Я же не предъявляю тебе претензий. Не волнуйся, экзамен по технике безопасности сдан на “отлично”, заразу домой не принесешь”.
А мой день рождения? Я позвонила ему и предложила отметить – тогда мы с Мишкой уже разошлись, скрываться не имело смысла. Корнилов хоть и без энтузиазма, но согласился. Договорились встретиться в кафе в семь вечера. И что? Я просидела там в одиночестве целый час, наливаясь дрянным пойлом по имени “кофе” и отбиваясь от назойливых предложений скрасить это самое мое одиночество.
А еще… Да мало ли было таких моментов! Для нормальной женщины хватило бы и одного эпизода, чтобы плюнуть и навсегда забыть. Но где же вы видите здесь нормальных, господа?
Я пыталась вспомнить и снова пережить те, прежние чувства: обиду, унижение, разочарование, но… Против воли перед глазами вставали совсем другие картины.
“А ты знаешь, что значит пить вино из одного бокала?” – спрашивает он, передавая мне стакан и слегка касаясь моей руки. “Знаю”, - отвечаю я, и внутри все замирает от томительного предчувствия.
А вот мы на диком пляже. Кругом – никого. Заходящее солнце рисует на воде пурпурную дорожку. Я лежу на животе, а он гладит мою разогретую спину. “Это скачет кенгуру. Это ползет муравей. А это – едет танк”.
Я встала и, как сомнамбула, пошла к двери…
Антон лежал на спине и смотрел в потолок.
– Извини, - прошептала я, скинула дурацкий полупрозрачный халат и нырнула под одеяло.
Несколько мгновений, показавшихся мне бесконечно длинными, он не шевелился, а потом повернулся ко мне. Повернулся и сказал:
– Честно говоря, я думал, ты не придешь. Или что придешь, но… не ко мне.
Я встала, нащупала в темноте пеньюар и пошла к двери. Антон даже не пытался меня остановить.
Вся беда была в том, что он сказал правду. Потому что я тоже так думала. И боялась этого.
Одна моя приятельница рассказывала, как ей пришлось выбирать между двумя хорошими мальчиками. В результате она выбрала третьего. “Понимаешь, Алла, - говорила Лиза, прикуривая сигарету и щуря от дыма свои красивые темно-серые глаза. – В принципе, любой выбор нехорош. Кого ни выберешь, все равно рано или поздно мелькнет мысль, что другой был бы лучше. Будешь переживать, ругать себя, говорить: “Ах, если бы…”. Зачем мне это надо?”
Пожалуй, я была с ней согласна. Но даже не представляла себе, что так трудно сделать выбор между хорошим мальчиком и мальчишом-плохишом. Хотя, разве “хороший” и “плохой” – это критерии для выбора?
Я вышла на улицу. Было темно. Белые ночи уже почти кончились. В стороне города стояла грозная чернота, мелькали высверки молний. Далекий гром раздавался, как сквозь вату. Может, через час дойдет и до нас, если, конечно, гроза не истощит весь свой пыл по дороге.
Я дошла до озера, скинула пеньюар и погрузилась в черную, неожиданно теплую воду. Зашла по грудь и поплыла на середину озера, стараясь не намочить небрежно заколотые парой шпилек волосы. Как жаль, что нельзя лечь на спину, раскинуть руки и смотреть в темное небо, покачиваясь на волнах.
Четырнадцать лет назад мы с Валеркой бегали по ночам купаться. Крохотное заросшее озерко пряталось среди высоченных сосен. Был август, падали звезды. Бабушка доказывала, что после 2 августа – дня Ильи Пророка – купаются только безмозглые атеисты, но вода была такая теплая, что мы соглашались примкнуть к безмозглым атеистам и, чтобы не расстраивать бабулю, убегали тайком, когда она засыпала. Валерка нырял и фыркал, как тюлень, а я лежала на воде и смотрела в бесконечное звездное небо. И очень скоро начинало казаться, что звезды надо мной и подо мной, что я плыву среди них, растворяюсь в них… Я грезила о любви – такой же бескрайней и ослепительной, как августовские звезды…
Черные тучи с огненным подбоем стремительно приближались. Подул ветер, ели закачались, по озеру побежали маленькие, но сердитые валы, словно где-то всплывало водяное чудо-юдо. Я поспешила выбраться на берег. Странно, но вода смыла мою ярость, оставив только непонятную щемящую тоску.
Скользкий пеньюар противно облепил мокрое тело, и я хотела уже снять его и идти в дом голышом, но вовремя увидела в темноте веранды огонек сигареты. В животе противно заледенело. Кто там?
– Да иди, иди, что встала? – с облегчением услышала голос Пети. – Все интересное, что в тебе есть, я уже давно разглядел. Тем более все равно ничего не видно.
– Выспался? – спросила я, присаживаясь на ступеньку крыльца.
– С вами выспишься! Морока одна.
– Темно как! И кузнечики вопят. Странно, обычно они начинают блажить в августе, а еще только середина июля.
– Природа сошла с ума. Уже малина зреет, а еще жасмин не отцвел. И кузнечики… Говорят, чем дурее становится человечество, тем быстрее время идет. Твари умудряются к этому приноравливаться, а мы – нет. А что темно, так гроза идет. К тому же, вчера были Петр и Павел. Петр и Павел – день убавил.
– Прости, что не поздравила с именинами.
– У меня именины 25 января, - возразил Петя. – И день рождения тоже.
– Так это же Татьянин день!
– И Петра, и Саввы, и еще кого-то.
– Тебя поэтому Петром назвали?
– Да нет, я же тебе говорил, когда ты на заборе висела. У нас все старшие сыновья в роду – Петры. Просто так совпало.
Сидеть бы так и болтать до самого утра ни о чем. Лишь бы не возвращаться в дом, насквозь пропитанный адреналином. Вдыхать посвежевший воздух, с восторженным детским страхом ждать грозу, вслушиваясь в ее рокочущую поступь.
– Переживаешь? – спросил вдруг Петя.
– Что?
– Ну…
Я не ответила. Просто уткнулась в его жилетку, пахнущую табачным дымом и немного потом. И разревелась. Петя легонько поглаживал меня по спине. Сначала мне хотелось орать, выть, верещать, но понемногу темное отступало. Наконец я судорожно перевела дыхание.
– И что мне, по-твоему, делать?
– Ничего.
– Как? – не поняла я.
– Просто. Ты хочешь решить все немедленно. Подожди, пока муть осядет. Владимыч, конечно, сам виноват. Хотел как лучше, а вышло – как и вошло. Ни одно доброе дело, знаешь ли, не остается безнаказанным. Можно бестактный вопрос?