Убить и умереть
Шрифт:
– Ну, чего жмешься, как целка на сеновале, – усмехнулся он. – Снял трусы, так ноги раздвигай...
Герасимова слегка передернуло. Никитин иногда позволял себе шуточки, которые Герасимову очень не нравились. Такие, как эта, в которых содержались намеки на нетрадиционность сексуальной ориентации. Генка терпеть не мог голубых и любой намек на себя в этом плане воспринимал, как личное оскорбление.
– Я ноги привык другим раздвигать! – не сдержался он и тут же понял неприятную для себя двусмысленность и этой своей фразы.
– Бабам! – добавил он, покраснев от злости.
–
Генка повеселел. Раз уж старый пердун Никитин извиняется, значит, он серьезно рассчитывает услышать от Генки нечто интересное.
«Знаю я, что тебя интересует больше всего, – подумал Герасимов. – Крестного упустил, так теперь с Ивана Марьева не слезешь, пока сам его не прикончишь. А больше тебя, пожалуй и не интересует уже ничто на свете... Кроме коньяка, конечно».
Герасимов всегда чутко улавливал настроение Никитина и не упускал случая им воспользоваться. Вот и теперь он ясно видел психологическую зависимость генерала от себя и тянул резину, наслаждаясь осознанием власти над этим человеком. Пусть мимолетной и такой непрочной, но этого было достаточно, чтобы потешить генкино самолюбие, так часто истязаемое Никитиным.
– Гена! – сказал ему вдруг Никитин. – Не перегибай палку, сломаешь, чем баб трахать будешь?
Герасимов покраснел, на этот раз от смущения, что генерал видит его насквозь, и торопливо выпалил свое мнение, которое не мог доказать фактами:
– Марьев! Его работа.
И не дожидаясь возражений Никитина, бросился защищать эту новую версию.
– Почерк очень оригинальный. Как раз в его духе. Решение задачи нетрадиционное и результат стопроцентный. Опять же точность, с какой все было выполнено в обоих случаях – виртуозная...
Никитин молчал, задумчиво почесывая переносицу указательным пальцем.
– Выпьешь? – спросил он Герасимова.
Тот неопределенно пожал плечами, что могло означать только согласие.
Никитин достал из сейфа бутылку своего любимого «Корвуазье» две огромных коньячных рюмки и лимон. Налил по полной в каждую, разрезал лимон. Он всегда любил готовить выпивку сам.
– Давай, Гена! За тебя! – сказал Никитин. – Я чувствую, не долго мне это место занимать. Уйду скоро. Сам уйду, дожидаться не буду, пока...
Он показал пальцем в потолок.
– ... под зад коленом даст. Уходить буду – тебя на это кресло порекомендую. Готовься.
«Готов уже! – мысленно ответил мгновенно вспыхнувший радостью Герасимов. – Не тяни только с этим, Никитин. А то я теперь спать плохо буду, в ожидании, когда ты, наконец, соберешься сделать то, что обещал...»
Однако с Никитиным нужно постоянно было быть начеку. Герасимов всегда знал об этом и теперь ждал какого-нибудь подвоха или проверки, экзамена какого-нибудь. И правильно – не ошибся.
– Но все это при одном условии, Гена, – сказал Никитин глядя ему в глаза. – Ты сейчас объясняешь мне – зачем Ивану нужно было убивать этого банкира? Зачем он шлепнул Камышова? Если объяснишь так, чтобы я тебе поверил, вот тебе мое слово...
Никитин положил ладонь на стол.
– Как только возьмем Ивана Марьева – ухожу в отставку.
Никитин замолчал, испытующе глядя на своего заместителя.
«Я с тобой в такие игры не играю, Никитин, – ответил ему Герасимов, молча глядя генералу в глаза. – Если ты сейчас поймешь, что я сплю и вижу, как бы твое место занять, то неизвестно, где я завтра окажусь! Может быть там же, где капитан Гусятников, которого Коробов застрелил по твоему приказу?»
– Я отвечу в любом случае, – сказал Герасимов. – Не скрою, что не отказался бы от предложения работать во главе управления. Но специально для того, чтобы это ускорить, ничего делать не намерен. И вообще – работа под вашим руководством меня вполне устраивает. Думаю, не стоит вам связывать поимку Марьева со своим уходом в отставку. Ваш опыт необходим и мне, и Коробову, и всем остальным нашим сотрудникам. Надеюсь, вы понимаете это не хуже меня, вашего заместителя. Я искренне хочу поработать с вами еще несколько лет, как минимум – лет пять...
«Поверил или нет?» – задал себе вопрос Герасимов, но так и не решил что же на него ответить.
– Ты мне зубы-то не заговаривай, – сказал Никитин. – Я свои решения без твоих советов принимаю. Ты ближе к телу, а то опадет, пока ты собираешься...
«Не поверил, скотина! – обиделся, почему-то, на генерала Герасимов. – Ну и хрен с тобой! Все равно я умнее тебя! И сейчас ты в этом убедишься!»
– Иваном мы занимаемся столько, что знаем о нем, пожалуй, больше, чем об иных наших сотрудниках, – сказал Герасимов, следя за реакцией генерала. – Я иногда начинаю думать о нем и ловлю себя на том, что представляю себя им. И многое понимаю в эти моменты. Правда, рассказать все это сложнее, чем почувствовать. Когда чувства пересказываешь словами, они становятся какими-то глупыми, неубедительными, смешными. Честное слово – самому смешно!
Генерал молчал, не перебивая, и Генка вдохновился этим его интересом, перестал ходить вокруг да около. Похоже, Никитин, слушает серьезно и не готовит никакого очередного подвоха.
– Зачем он убил генерала Камышова, мне тоже было непонятно, – сказал Герасимов. – До тех самых пор, пока у меня не возникло предположение, что и Неонова взорвал тоже он. Это же «Интегралбанк»! Помните Кроносова? Его тоже тогда Иван убил! Кроносов – вот единственное звено, которое соединяет эти два убийства и все, в конечном счете, объясняет!.. Нет, подожди. Никитин! Так я ничего не сумею объяснить!
Герасимов неожиданно замолчал. Он понял, что Никитин не понимает его логики, вернее – его интуиции. Герасимов никогда не славился интуицией и только занимаясь Иваном и постоянно примеривая на себя его поступки, ощутил, вдруг, как в нем некоторые выводы рождаются как бы сами по себе, то есть интуитивно. Но объяснять, как родились эти выводы – это просто мучение!
Генка взял бутылку со стола и, не спросив разрешения у генерала, налил себе еще рюмку. Рюмки у Никитина были подобраны по его вкусу – грамм на сто пятьдесят. Герасимов выпил, чувствуя на себе удивленный, но не раздраженный взгляд Никитина и попробовал начать сначала.