Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде
Шрифт:
Всё же незаметно уйти ей не удалось. На улице Сен-Жан, по выходе из дома её увидел соседский мальчишка, сын столяра Люнеля. Он спрыгнул с подоконника и громко заголосил: «Мари, Мари, куда ты идёшь? Ты идёшь рисовать?» – «Нет, Луи, я уезжаю», – ответила она с грустной улыбкой. «Уезжаешь?! – обеспокоился девятилетний подросток, почувствовав в её голосе трагическую нотку. – А когда вернёшься?» – «Через некоторое время…» Весёлость младшего Люнеля как рукой сняло. Дети подчас проницательнее взрослых; иногда кажется, что они обладают каким-то особым чутьём. Подчиняясь порыву, Луи подбежал к Марии и крепко обнял её за талию. Она и не ожидала, что этот маленький упрямец и задира, которого она вечно отчитывала
– Ты что, Луи? Пусти меня, пусти!
– Ты не вернёшься, ты не вернёшься… – всхлипывая, повторял он, не размыкая рук.
В сердце Марии что-то ёкнуло:
– С чего это ты взял, глупыш? Почему я не вернусь?
– Не уезжай! – простонал он, едва сдерживая плач.
Она мягко развела его руки, присела перед ним на корточки и ласково потрепала его рыжие кудри: «Не беспокойся обо мне, мой друг. Вот, возьми. Это тебе от меня на память». И протянула ему два альбома со своими рисунками. Глаза Люнеля засверкали: сколько раз он тщетно стучался в её комнату, чтобы посмотреть, как она рисует; сколько раз он догонял её на прогулках, когда она шла с альбомом и красками! А тут вдруг это доселе недоступное ему сокровище оказывается в его руках. Мальчик мигом забыл о своих страхах; он был счастлив.
– Теперь мне пора, – сказала она. – Не провожай меня. Давай поцелуемся на прощание.
Луи неловко чмокнул её в щеку, а она в ответ дотронулась губами до его чела. Вот и простились.
Пошёл уже одиннадцатый час и следовало бы поторопиться на дилижанс. И всё же, отойдя на несколько шагов, Мария не удержалась, чтобы не обернуться и не спросить осчастливленного мальчишку, с увлечением листающего альбомы:
– Скажи, Луи, ты будешь помнить меня?
– Буду! – крикнул он, помахав ей рукой.
Это было в конце июня 1793, когда я встретил мадемуазель Корде в Кане, у мсье Левека, президента директории департамента… Я тотчас же отметил в мадемуазель Корде благородную внешность и в то же время немалую привлекательность. Её рост был чуть выше среднего и мог даже восприниматься как высокий; в её телосложении проявлялись классические пропорции. Молодая, свежая, волнующе красивая, грациозная, скромная по своей природе, она скрывала за оттенком меланхолии необычайный блеск своих глаз.
Я тогда проживал у своих родителей, в доме налево от церкви Сен-Жан, напротив отеля «Фодуа». Сотни раз мне случалось видеть её в окне, либо встречаться с ней около её дома. Но ни разу мне не выпал случай заговорить ни с нею, ни с кем-нибудь из её общества.
М-ль Корде была красива, но всё же менее, чем утверждают, и чем это передают её так называемые портреты. Её черты были несколько резковаты. То, что меня поражало в ней главным образом, это выражение её лица, в котором спокойствие и достоинство сочетались с озабоченностью и грустью.
30
Вольтье (Vaultier) Мари Франсуа (1772–1843) родился и вырос в Кане, в 1793 г. был секретарём секции Свободы в этом городе. В дальнейшем профессор литературы в университете Кана. На склоне лет написал мемуары, в которых отдельную главу посвятил своей знаменитой землячке.
Бюро дилижансов. 10 часов 30 минут утра
В половине одиннадцатого наша путешественница была уже на улице Сен-Пьер, 52, в бюро дилижансов. Однако, зайдя во двор, она обнаружила, что стоящий там экипаж совсем не готов к отправлению: багаж не погружен, лошади не запряжены и дышло лежит одним концом на земле. Вокруг дилижанса, постукивая палкой по колёсам и рессорам, неспешно прохаживался кучер, тотчас же узнаваемый по картузу из лакированной кожи, форменной куртке и кожаным штанам. «Вы едете в Париж? – спросила она, подходя. – У меня билет на этот рейс». Кучер бросил на неё хмурый взгляд и проворчал что-то нечленораздельное. «Отчего задерживается выезд?» В ответ опять невнятное бормотание. «Послушайте-ка, гражданин, – не отступала Мария, – надобно погрузить мой саквояж. Он находится в билетной кассе. Саквояж гражданки Корде». Кучер успел обойти дилижанс раза два или три, прежде чем Мария могла что-то разобрать из его речи: «Всему своё время, говорю вам. Сначала запряжём лошадей. Потом погрузим газеты и почту. Потом вещи». – «Когда же мы поедем?» – «Поедем…»
Марию совсем не устраивало, чтобы выезд задерживался, поскольку ей придётся всё это время оставаться поблизости, на оживлённой улице Сен-Пьер, то есть улице Революции, рискуя каждую минуту столкнуться с кем-нибудь из знакомых. Но делать нечего. По крайней мере, у неё есть время, чтобы послать письмо отцу.
Она вошла в соседний дом, в почтовое бюро, где служил мсье Ле-Пти, давний приятель мадам Бретвиль. В сумеречном помещении за деревянной перегородкой над кипой пакетов копошился седовласый благообразный старичок в форменном рединготе, который, услышав шаги вошедшей, вскинул глаза, поправил на носу большие круглые очки и расплылся в радушной улыбке:
– Мадемуазель Мари! Очень рад вас видеть. Чем могу служить?
– Хочу отправить письмо в Аржантан, – сказала она. – Дайте пожалуйста пакет.
– Сию минуту, мадемуазель, сию минуту! Отцу изволите писать? Доброе дело. Как он поживает?
– Как обычно. Знаете, что? Дайте мне ещё один пакет. Его я не пошлю, а возьму с собой. Сколько с меня?
– Четыре су, мадемуазель, за пакеты, и десять за пересылку.
В первый пакет она вложила письмо к отцу, а второй не стала ни подписывать, ни заклеивать: оно предназначалось для брошюр и рекомендательного письма к Дюперре. Старичок принял первый пакет, но не торопился отпускать свою гостью.
– Вижу, мадемуазель, вы в дорожной одежде. Не иначе как собрались в поездку?
Все-то он замечает, этот глазастый почтмейстер…
– Да, собралась.
– Далеко ли?
– В Аржантан.
– В Аржантан? Прекрасно, прекрасно… – проворковал старичок, но тут же поморщился. – Позвольте, как же так? Вы посылаете письмо в Аржантан и сами туда едете?!
– Что здесь странного? – парировала Мария. – Посылаю письмо отцу, а еду к друзьям.
Мсье Ле-Пти согласно кивнул головою, но недоумение его не рассеялось.
– И что же, будучи в Аржантане, поблизости от своего родителя, вы так и не повидаетесь с ним?
«Прицепился же!..» – подумала она с раздражением.
– Нет, гражданин Ле-Пти, у меня не будет для этого времени.
– И всё-таки это странно, – молвил почтмейстер, не в силах взять в толк намерения молодой особы. – Вы поедете в том же дилижансе, который повезёт ваше письмо, так? Не проще ли вам в таком случае по приезде в Аржантан послать письмо по «малой» почте?
Мария уже стала нервничать: