Убить Марата. Дело Марии Шарлотты Корде
Шрифт:
– Марше-Нёф, – был ответ.
– Невероятное захолустье! – добавила супруга. – Неужели тут живут люди?
– Живут и неплохо, – ответствовал кучер, показывая рукою в темноту, откуда пробивался тусклый свет масляного фонаря. – Тут даже имеется трактир, открытый днём и ночью. Можете пойти, испить горячего шоколада.
Пассажиры гуськом двинулись на мерцающее в темноте пламя и через сотню шагов очутились перед тяжёлой кованой дверью с обыкновенной вывеской «Здесь можно переночевать». За дверью открылось продолговатое помещение, слабо освещённое газовым рожком. Отштукатуренные голые стены не придавали живописности сему убогому заведению, но в самой глубине зала
– Поздноватые гости… Откуда?
– Из Кана, любезный, – сказал Жервилье, вошедший первым. – Нет ли у вас чего перекусить?
Трактирщик добавил огня в рожке и посмотрел на висевшие здесь же, над камином, часы.
– Парижский дилижанс. Опаздывать изволите. Часа на два, а то и на три…
– Мы и выехали из Кана с опозданием на два часа, – холодно заметила Мария, снимая перчатки и кладя их на длинный дубовый стол, протянувшийся посреди зала. – Но нам сказали, что вы открыты днём и ночью. Это верно?
– Как видите… – ответил трактирщик, по-прежнему зевая.
Пока гости усаживались на лавки, стоящие по бокам стола, хозяин накрыл его скатертью и выставил нехитрую снедь, состоящую из остывшей похлёбки, парочки овощных салатов и принесённой из погреба квашеной капусты. Мужчины заказали бутылочку кальвадосского, а дамы попросили приготовить баваруазу. Чтобы удовлетворить последних, трактирщику пришлось разбудить свою жену, и хотя час был поздний, а времени немного, баваруаза была приготовлена по всем правилам. Изобретённый баварскими принцами, проживавшими в Париже, напиток этот мгновенно сделался популярным у французов, и из столицы быстро распространился по провинции. Теперь в меню каждого трактира обязательно значился чай-баваруаза. Через десять минут все дамы, включая старушку Дофен и крошку Анриетту, получили по деревянной кружке с дымящимся ароматным напитком.
Обслужив всех гостей, трактирщик присел с краю лавки, щуря глаза и внимательно оглядывая каждого путешественника поочерёдно. На гражданина Жервилье этот пристальный взор произвёл самое неблагоприятное впечатление: кто знает, что у него на уме, у этого жилистого крепенького мужичка, живущего в глуши, где на пять-шесть льё в обе стороны нет, пожалуй, ни одного жандарма? На дворе ночь, и в такое-то время от этих дикарей можно ожидать всего, что угодно. К тому же, кто знает, сколько людей ночует в этой подозрительной харчевне, и кто они такие?
– А что, любезный, – произнёс Жервилье с принуждённой улыбкой, едва скрывая свою настороженность, – пошаливают ли людишки в ваших краях?
– О ком вы говорите? – спросил трактирщик.
– О разбойниках.
– Слава Богу, пока всё спокойно! – осенил себя мужичок крестным знамением. – Народ наш мирный, работящий, скверными делами не занимается. А если вы о каких-нибудь пришлых людях говорить изволите, то таковых и нет вовсе. Я в селении всех наперечёт знаю.
– Хорошо, если так, – молвил Жервилье, немного успокаиваясь. – Ну, а постояльцы у тебя есть? Много ли людей ночует?
Хозяин развёл руками:
– Жил тут один солдат с неделю, да позавчера уехал в почтовом экипаже. Никого здесь больше нет, окромя моей семьи: я, жена, да дочери наши.
– Помощницы… – кивнул Жервилье ободряюще, окончательно успокоенный доверительным тоном трактирщика.
– Помощницы, говорите? Э-э, помощник один у меня был. Настоящий помощник. Но его забрали. Пятый месяц от него ни слуху, ни духу.
– О ком это вы говорите?
– О сыне моём, понятное дело. Сынок-то у меня единственный наследник. Дочерей хоть отбавляй, – целых пять штук, – а сын один. Ещё в марте месяце, как объявили всеобщий призыв, записали его в департаментский батальон и увели по парижской дороге. – Трактирщик взгрустнул, вздыхая. – С тех пор никаких известий. Не знаю, в лагере ли он, в Париже, или уже на войне, бьётся с пруссаками и австрияками. Э-э, как в воду сгинул… Расспрашиваю всех едущих оттуда, никто о нём не слыхивал. Может, уже лежит с простреленной грудью в какой-нибудь траншее.
Гости сочувственно закивали головами.
– Война – дело не шуточное, – молвил слуга Этьен.
– У нас из Фалеза тоже немало молодцев забрали, – добавил печально Жервилье.
– Ох, и сколько наших храбрых парней не вернётся назад! – сокрушённо воскликнула его супруга.
Лишь одна гражданка Прекорбен не присоединилась к общему хору.
– Не нужно напрасно тревожиться, гражданин, – строго заметила она трактирщику. – Ничего с вашим сыном не сделалось. Воюет как и все. А если желаете узнать про него, то вам следует обратиться в военное ведомство: туда все сведения поступают из всех четырнадцати армий.
– Это в Париже-то? – почесал за ухом озабоченный отец. – Обратиться? А как? Письмо писать, так я неграмотен. Самому ехать, так заведение не на кого оставить. Вот если бы вы, добрые люди, посочувствовали, вошли в моё положение, навели бы там справки, что и как… Был бы вам премного благодарен.
– Что до нас, – сказал Жервилье, имея в виду себя и супругу, – то мы едем до Эврё. А вот молодая барышня, которая сидит напротив нас, то она едет до самого Парижа.
Трактирщик с надеждой воззрился на Марию. Наша героиня никак не отозвалась, целиком занятая баваруазой. В самом деле, почему попутчик указал на неё, когда рядом сидит гражданка Прекорбен, которая не только едет в столицу, но и проживает в ней?! Или он считает, что у почтенной дамы и так полно забот, а незамужней девице нечем другим заняться в Париже, кроме как бегать по ведомствам и наводить справки о каком-то солдате?
Не только трактирщик, но и все собравшиеся некоторое время взирали на Марию, не прекращавшую, однако, свою трапезу. Гражданка Прекорбен протяжно вздохнула и вынула из своей сумочки записную книжку:
– Говорите имя и фамилию вашего сына, а также его воинскую часть. Я обращусь к мужу; возможно, он сможет что-нибудь разузнать.
«А кто у вас муж?» – хотела спросить аудитория, но в данный момент этот вопрос был неуместен.
– Записывайте, – оживился трактирщик: – Пьер Франсуа Ланс, девятнадцати лет, сын Жана Франсуа, уроженец Марше-Нёф, второй батальон департамента Эр. Высокий парень, видный такой, красивый. Волосы тёмные. Глаза серые. Что ещё?
– Достаточно, – молвила гражданка Прекорбен, закрывая книжку.
Обрадованный трактирщик велел своей жене принести корзину, доверху наполненную овощами и фруктами, которую с величайшей благодарностью вручил добродетельной даме. Прекорбен вздумала было отказываться от подарка, но её спутники стали горячо настаивать на том, чтобы она приняла подношение, да и супруга трактирщика не отступала: «Возьмите, пусть ваша дочка полакомится яблочками».
– Кстати! – встрепенулась Прекорбен, видя возле себя оставленную на столе недопитую деревянную кружку. – А где она? Ведь только что сидела на лавке и болтала ногами… – она тревожно оглянулась по сторонам. – Вы не видели её, граждане? Куда она подевалась? Анриет! Анриет!