Убить перевертыша
Шрифт:
— А что такое?.. — И осекся, увидев в дверях подлинного полицейского, в форме. Сразу сменил тон, сообразив, что залупаться — себе дороже.
— Я здесь проездом. По делам бизнеса, — сказал он, доставая паспорт и заодно все прочие бумаги, какие у него имелись.
— Приехали покупать мясо?
— Да, а что?
— А то, что этим мясом торговать нельзя.
— Почему?
— Потому что это, — он повел волосатой рукой, охватывая весь телятник, — подлежит уничтожению.
Семен умел соображать быстро и точно. Он поглядел на телят, бодрых
— У телят рваные уши. Знаете почему?
— Знаю. Жетоны были. Учет. Перед отправкой телят на бойню жетоны сняли. А что?
— Учет — это точно. Учет телят, которых нельзя отправлять на бойню.
— Почему нельзя?
— Незнание этого вас отчасти оправдывает. Но усугубляет вину тех, кто собирался продать вам телят.
— Объясните, пожалуйста, — деловито спросил Семен.
— Объясняться будем в полицейском участке.
Беспокойства у Семена не было. Он даже радовался: за товар еще не расплатился, деньги остались при нем. А мясо возьмет у другого перекупщика. Поедет в Хамм, на самую крупную в этих местах бойню, и сторгуется. Такого тут не бывает, чтобы при живом покупателе не нашлось продавца.
Во дворе стоял полицейский «Мерседес» с открытым багажником, и Фриц укладывал в него коробки, те самые, что привез Отто.
— Что в этих коробках? — спросил синерубашечник.
— Не знаю. Может, конфеты? — усмехнулся Семен.
— Да, конфеты. Для телят. "Экспектомикс кленбутероль". Знакомое название?
— Первый раз слышу. — Семен лыбился в открытую. Ясно было, зачем спрашивает: хочет подловить.
— Хорошо, если так. От этих конфет телята прибавляют в весе по полтора килограмма в сутки.
— Прекрасно.
— Прекрасно?! — Синерубашечник удивленно посмотрел на Семена и открыл дверцу: — Садитесь в машину.
Никакой вины за собой Семен не чувствовал и потому не отказывал себе в удовольствии любоваться пейзажами. Правда пейзажи эти он видел не далее как час назад, но смотреть на них все равно нравилось. От аккуратности домиков, разлинеенности дорог и полей, стабильности, разлитой, казалось, в самом воздухе, приходила уверенность, что и у него в конце концов все образуется.
— Что хоть с телятами-то? — спросил он, не отрываясь от созерцания окрестностей. — Объяснили бы.
— Объясню. — Сидевший рядом с ним в «Мерседесе» синерубашечник постучал пальцами по спинке переднего сидения. — Им для быстрого роста вспрыскивали гормональные препараты.
Что-то слышал Семен об этом, да, как обычно, пропустил мимо ушей. Спросил, пожав плечами:
— Ну и что?
— Препараты содержат канцерогенные вещества.
— Только-то? Да эти канцерогенные вещества — вдоль всех дорог. У нас возле дорог коров выгуливают, сено косят.
— Это ваше дело. А у нас запрещено.
— И за такое арестовывают?
— И в
В полицейском участке эксперт провел форменное дознание. Составив акт и заставив подписать его, он бросил Семену через стол его документы, сказал сквозь зубы:
— Вы можете убираться.
— А Отто Бауэр?
— Что вам до него?
— У меня с ним бизнес.
— Ему будет не до бизнеса. Ищите другого компаньона.
Был уже вечер, когда он вышел на улицу. Окна вторых этажей золотило закатное солнце. Отойдя по брусчатке тротуара метров сто, Семен оглянулся и вслух с удовольствием выматерил полицейских законников, а заодно и всех немцев оптом.
— Зажрались!.. Такое бы мясо по сходной-то цене в какой-нибудь Архангельск!..
И вспомнил читанное: в Америке гормональные препараты при выкармливании скота — обычное дело. Обругал себя за то, что поздно вспомнил. Вернуться бы да сказать. Но возвращаться не хотелось. Да и знал: педантов немцев ничем не проймешь.
"Заграничная прогулка", как он называл эту свою поездку, затягивалась и усложнялась. Надо было срочно звонить домой, сообщать, чтобы не торопились гнать рефрижераторы. Огляделся, соображая, откуда это можно сделать, и вдруг наметанным глазом засек хвост. Парень в белой кепочке, шагавший следом метрах в тридцати, резко остановился и отвернулся, стал что-то внимательно рассматривать. Такое могло провести кого угодно, только не Семена, столько раз игравшего в прятки с переодетыми ментами. Значит, его кто-то и зачем-то пасет. Это не столько испугало, сколько удивило: ведь только что был в полиции…
Семен пошел быстрее, свернул в переулок, чтобы провериться, на мгновение задержался у тускло освещенной витрины уже закрытого магазинчика. Белая кепочка не отставала и, похоже, не больно-то пряталась от него. Подойти бы да спросить: чего, мол, надо? Но сработал инстинкт, и Семен пошел на отрыв. Как не раз бывало дома, резко нырнул во двор, намереваясь проскочить его и уйти на другую улицу.
Но этот немецкий двор оказался, увы, не проходным. Было крылечко с обычной коробочкой для переговоров с хозяином дома, были песочница, детские качели, клумба с цветами, а за ней — глухая стена другого дома. Надо было выходить со двора тем же путем.
Семен обернулся и увидел парня в белой кепочке в двух шагах от себя. Но что особенно поразило: в руке у парня угольно чернел пистолет с толстой насадкой глушителя.
Никак не ожидал Семен, что в такой тихой расхваленной Германии нарвется на обыкновенного гопстопника. Дома-то, может, и отбрехался бы, отботав по фене. А как материться по-немецки?..
— Давай! — по-русски сказал парень и протянул левую руку знакомым жестом официального чина, не допускавшего возражений.
— Чего давать? — спросил Семен, торопливо соображая: если русский стопарь, то можно побрехаться, а если немецкий?..