Убитое счастье
Шрифт:
Она догадывалась, свекровь не оставляет попыток настроить Игоря против нее. Сама была свидетелем: когда муж впервые сообщил, что она беременна, прежде чем он догадался отойти, успела услышать, как свекровь занудным голосом вдалбливала сыночку, что радоваться нечему, так, как неизвестно, чьего ребенка ему придется воспитывать.
Маразм!
Можно было бы сказать — старческий маразм, но по возрасту мать Игоря никак не определялась в разряд старух. Потому и определение отыскать трудно.
Игорь относился к словам матери скептически, почти всегда делился с Юлей ее новыми предположениями, и они вдвоем смеялись над ними.
Но ведь, опять-таки, вода камень точит.
Если постоянно вдалбливать в голову одно и то же, обязательно наступит время для сомнений, которые впоследствии способны перерасти в недоверие и даже — вражду.
Что делать и как с этим бороться, Юля не знала. В какой-то миг она пустила все на самотек. Не была уверена, что поступила правильно, но ничего иного ей в голову не приходило. Переигрывать поздно, а что будет дальше, покажет время. Оно расставит все по местам, как предназначено свыше.
Но так ли, как нам того хочется?
С настойчивостью одержимой, Юля гнала подобные мысли прочь. А они, не спрашивая разрешения, влезали в голову все чаще и чаще.
Юле приснился сон.
Страшный сон.
Она проснулась, промокшая от пота и долго не могла отдышаться. Нагрянувший кошмар и в реальном мире не спешил оставлять ее.
О чем был сон, вспоминалось с трудом. В голове некоторое время еще возникали бессвязные абстрактные картинки, но вскоре и они пропали.
Кажется, что-то, связанное с ней и с ее будущим ребенком…
В комнате было темно, на противоположной стене мирно тикали старинные часы-ходики, она отыскала их во флигеле и отреставрировала.
Было очень тихо.
Юля давно уже не просыпалась посреди ночи и успела забыть давящую на мозги тишину, так пугавшую ее поначалу.
Легко, стараясь не разбудить Игоря, соскользнула с дивана, надела шлепанцы, накинула на плечи халат и вышла на кухню.
Ей очень хотелось пить. Жажда наждаком резала горло.
К чему бы?
Вечером она поленилась закрыть ролет, и сквозь маленькое окошко пробивался яркий лунный свет. Прозрачной серебряной дорожкой он под косым углом ложился на пол, упирался в стену и там, нарисовав квадратную клетушку окна, заканчивался, чуть-чуть не добравшись до потолка.
Распогодилось, вот Игорь обрадуется.
Бедняжка, без машины совсем замучился. Оно и понятно: топать до остановки, толпиться в битком набитом салоне, а вечером с города, вообще, добраться — проблема.
Не зажигая свет, открыла холодильник, там нашлась картонная коробка с апельсиновым соком. Юля открутила крышку и сделала несколько жадных глотков. Сок был холодный с приятной кислинкой, именно то, чего хотелось.
Утолив жажду, прошла в ванную. Яркий свет, привычная обстановка маленького замкнутого пространства, тихо журчащая вода успокаивали. Теплый душ полностью прогнал остатки тревожных видений, но и спать больше не хотелось.
Может, пойти в мастерскую?
Юля вышла в веранду. Здесь луне не было преград, ее призрачный голубоватый свет свободно проникал сквозь застекленные стены, превращая знакомые до мелочи предметы в нечто сказочное, нереальное.
Юля выглянула на улицу.
Тени деревьев рисовали на земле замысловатые картины, очертания которых, словно в калейдоскопе, менялись, под дуновением ветерка. Они то казались мирными и безобидными, то вдруг превращались в страшных монстров, жадно разевающих клыкастые пасти в ожидании жертвы.
В мастерскую идти перехотелось. На веранде было спокойно и уютно, но стоило представить, что нужно выйти на улицу и идти сквозь изменчивые тени, мороз пробегал по коже.
Юля опустилась в кресло и долго смотрела на большую круглую луну. Иногда ее ненадолго заслоняли ветки, как будто пытались поймать и спрятать в темный мешок, а она боролась, уворачивалась, ускользала. Временами набегала легкая, словно паутинка туча, и свет угасал, становился матовым, рассеянным.
Фантастическая игра теней, завораживала, притягивала к себе, одурманивала, как гипноз.
Сколько она так просидела, Юля не помнила. Погрузилась в некое забытье, а, может, просто вздремнула.
Очнулась от того, что затекли ноги. В последнее время такое случалось часто, когда долго не двигалась. Поначалу это пугало, но из книжек, которыми ее обильно снабдил Игорь, Юля узнала, что для беременных затекшие ноги — обычное явление, и успокоилась.
Неприятные щекотные мурашки толпой промчались по бедрам, добежали до пяток и там остановились, пощипывая или вгрызаясь в тело своими маленькими острыми зубками. Юля помассировала ноги, стало легче, но ненамного.
Нужно заставить себя подняться и немного походить. Сначала будет больно, потом все пройдет.
Она так и сделала. Сморщилась, от множества уколов, одновременно вонзившихся в кожу, постояла, опираясь рукой о стол, пока ставшие ватными и чужими ноги, не обрели чувствительность. Прошлась с одного конца веранды к другому и обратно. Вроде бы, все нормально, пришло в норму. Можно идти баиньки.
Она уже дозрела для сна. Более того, веки отяжелели, и требовалось прилагать усилия, чтобы держать глаза открытыми. Рот то и дело самопроизвольно, широко, до хруста в челюсти, раззевался для глубокого зевка.
И зачем себя мучить?
Юля совсем уже настроилась вернуться в спальню, когда во дворе раздался настороженный рык Псины.
Юля вздрогнула, ей стало не по себе. Как будто отголосок разбудившего кошмара пронесся в голове, мелькнул и исчез, не давая ни четкой картинки, ни реального образа, но оставив после себя тяжелый, угнетающий след.
Она робко выглянула в окно, но увидела все ту же замысловатую пляску теней. Ничего нового, хотя воспринималось все уже совершенно по-иному.
Что могло напугать Псину, ласкового беззаботного щенка, который и лаял то лишь в исключительных случаях, в основном, без злобы, требуя от хозяев поспешить с положенной ему едой?