Убийца без лица
Шрифт:
Он надел пальто, погасил настольную лампу и вышел из кабинета. Коридор был совершенно пуст. Валландер сунул голову в окошко, за которым сидела дежурная телефонистка и листала газету. Он успел заметить, что это были программы бегов. С ума все посходили с этим тотализатором, подумал он.
— Мартинссон должен был оставить для меня бумаги, — сказал Валландер.
Эбба, телефонистка, проработавшая в полиции больше тридцати лет, дружески кивнула в ответ:
— Тут у нас новенькая, прислали из бюро по трудоустройству. Очень милая и славная, но совершеннейшая балда. Ничего не соображает. Она, наверное, просто забыла тебе их отдать.
Валландер покачал головой.
— Я пошел. Через пару часов буду дома. Если что случится до этого, звони моему отцу, я буду у него.
— Ты все думаешь об этой бедняжке в больнице, — сказала Эбба.
Он кивнул.
— Жуткая история.
— Да, — сказал Курт Валландер. — Иногда я не могу взять в толк, что происходит с этой страной.
Едва он вышел из управления полиции, в лицо ударил ледяной ветер. Валландер пригнулся и почти побежал к автостоянке. Только бы снег не пошел, подумал он. По крайней мере, пока мы их не поймали.
Он забрался в машину и долго выбирал кассету. Так и не решив, что бы ему послушать, поставил «Реквием» Верди. В свое время он не поскупился и установил в машине хорошие, дорогие колонки. Величественные и мощные звуки заполнили салон. Он свернул направо и поехал по Драгунгатан в сторону Эстерледен. Над дорогой кружились редкие сухие листья. Одинокий велосипедист, борясь с ветром, упрямо крутил педали. Валландер опять почувствовал голод и завернул в кафетерий при заправке «ОК». На диету сяду с завтрашнего дня, решил он. Если я опоздаю хоть на минуту, отец скажет, что я предатель.
Он мгновенно умял гамбургер с картошкой во фритюре. Так быстро, что его прохватил понос.
Сидя в туалете, он заметил, что пора бы сменить трусы. И внезапно понял, до чего устал. Он поднялся, только когда в дверь настойчиво постучали.
Он заправил машину и поехал на восток, через Сандскуген, потом свернул на Косебергу. Отец жил в небольшом домике на отшибе, между морем и Лёдерупом.
Было без четырех минут семь, когда Валландер въехал на засыпанную гравием площадку перед отцовским домом.
Эта площадка была причиной последней продолжительной ссоры с отцом. Раньше двор был красиво вымощен булыжником, которому было столько же лет, сколько и самому дому. И вдруг отцу стукнуло в голову, что надо засыпать ее каменной крошкой. Стоило Курту возмутиться, как отец вышел из себя.
— Я не нуждаюсь в опекунах! — кричал он.
— Но зачем уничтожать прекрасную каменную кладку! — пытался убедить его Курт.
И они поссорились.
Теперь подъезд к дому был усыпан хрустящей под колесами серой гранитной крошкой.
В сарае горел свет.
Такое ведь может случиться и с отцом, внезапно подумал Валландер.
Вполне возможно, убийцам придет в голову, что его отец — подходящий объект для ограбления.
И никто не услышит, как тот зовет на помощь, — при таком-то ветре: до ближайшего соседа полкилометра, и он тоже старик.
Он дослушал до конца «Dies Irae», вышел из машины и потянулся. В сарае была студия. Там отец вечно писал свои картины.
Это одно из его первых воспоминаний. От отца всегда пахло скипидаром и масляными красками. Он постоянно стоял перед своим липким от краски мольбертом — в темно-синем комбинезоне и обрезанных резиновых сапогах.
Только когда Курту исполнилось лет пять или шесть, он сообразил, что отец пишет разные картины — раньше ему казалось, что он работает все время над одной и той же.
Мотив, во всяком случае, не менялся.
Грустный осенний пейзаж, зеркальное озеро, на переднем плане кривое дерево с голыми ветками. Далеко, на горизонте, неясно маячит горная цепь, окутанная облаками, неправдоподобно сияющими в лучах вечернего солнца.
Иногда, под настроение, отец добавлял глухаря. Глухарь сидел на пеньке, всегда в левом углу полотна.
К ним домой регулярно приезжали люди в дорогих костюмах и с тяжелыми золотыми кольцами на пальцах. Иногда они приезжали в ржавых грузовичках, иногда — в огромных, сверкающих никелем американских машинах. Они забирали картины. Курт не помнил, какие полотна пользовались предпочтением, — с глухарями или без.
Всю жизнь отец писал один и тот же мотив. Его картины продавались в магазинах и на аукционах и давали ему средства к существованию.
Они жили в Клагсхамне, недалеко от Мальмё, в доме, перестроенном из старой кузницы. Там выросли и Курт, и его сестра Кристина, и стойкий запах скипидара сопровождал все их детство.
Лишь когда отец овдовел, он продал старую кузницу и переехал на хутор, поближе к природе. Курт никогда не мог толком понять, зачем он это сделал, потому что теперь отец постоянно жаловался на одиночество.
Курт Валландер приоткрыл дверь в сарай и увидел, что отец работает над картиной, на которой для глухаря места, похоже, не было. Как раз сейчас он выписывал дерево на переднем плане. Пробормотав «Привет», он продолжал водить кистью.
Валландер налил себе кофе из чумазого кофейника, стоявшего на коптящей спиртовке.
Он наблюдал за отцом. Ему уже скоро восемьдесят, маленький, сгорбленный, но все равно просто излучает энергию и волю.
Буду ли я таким же, когда состарюсь, подумал он.
В детстве я был похож на мать. Теперь — на деда. Может быть, к старости стану похожим на отца.
— Выпей кофе, — сказал отец. — Я сейчас закончу.
— Уже выпил.
— Значит, выпей еще, — сказал отец.
Не в духе, подумал Курт Валландер. Старый тиран, все у него зависит от настроения. Что ему от меня надо?