Убийца, мой приятель (сборник)
Шрифт:
Молодые люди как раз добрались до границы поля, на котором произошёл несчастный случай. Обвалившийся стог раскинулся по земле бесформенной грудой, из которой торчала длинная толстая жердь, прежде поддерживавшая брезент, которым стог покрывали на случай дождя. Четверо мужчин мелкими шажками продвигались к дому, таща на полусогнутых плечах импровизированные носилки с пятым. Предсмертная бледность не смогла смыть краску глубоко въевшегося в его лицо загара, и со стороны казалось, будто это и не человек вовсе, а большой ком земли, которую он всю жизнь обрабатывал. Раненый не шевелился и переносил муки безмолвно, с тупой покорностью вьючного животного. Та же покорность судьбе читалась во взгляде несчастного, устремлённом в пространство из-под полуприкрытых век. Дышал он неровно, но ни крика, ни стона не срывалось с
– Могу я чем-нибудь помочь, отец?
– Нет, девочка моя. Да и не место тебе здесь. Я уже послал за доктором – скоро прибудет, наверное.
– Куда его несут?
– На сеновал, где он обычно спит.
– Я считаю, что его следует перенести в мою спальню, папочка.
– Что ты, дочка! Лучше уж не вмешивайся в это дело.
Как раз в этот момент носильщики проходили мимо, и раненый услыхал великодушное предложение девушки.
– Большое спасибо вам, мисси, – прошептал он, словно обретя на мгновение жизненные силы, но тут голова его безжизненно откинулась, и бедняга снова вернулся в прежнее состояние полного ступора.
Работник на ферме – человек полезный, но что прикажете делать с батраком, у которого повреждён позвоночник и сломана половина рёбер? Фермер Фостер долго качал головой и чесал в затылке, выслушав приговор врача.
– Так вы говорите, док, что ему уже не поправиться?
– Да.
– Тогда нам, наверное, следует отослать его.
– Куда?
– В больницу при богадельне, откуда мы взяли его аккурат одиннадцать лет назад. Вроде как домой парень вернётся.
– Боюсь, скоро он отправится намного дальше, – серьёзно сказал доктор Стронг. – Но как бы то ни было, сейчас больного никак нельзя перемещать. Придётся ему остаться здесь, пока не поправится или…
Пока всё шло к тому, что оправдается вторая, невысказанная доктором часть прогноза. Билла поместили на небольшом сеновале над конюшней. Он лежал неподвижно, распростёртый на деревянном топчане, покрытом тощим голубым соломенным тюфяком. Взор его был устремлён в потолок, где на вбитых в стропила крючьях висели сёдла, конская упряжь, старые косы и ещё масса разнообразных предметов, имеющих обыкновение, подобно летучим мышам, скапливаться именно на чердаках. Чуть ниже, на двух крючках, висел незамысловатый гардероб самого Билла, состоящий из двух рубах, синей и серой, покрытых пятнами штанов и заляпанной грязью куртки. В головах у раненого стояла старая силосорезка, а рядом с ней был свален огромный ворох ботвы. Он лежал тихо, никого не беспокоя, ни к кому не обращаясь, ни на что не жалуясь, и только взгляд его, неотрывно устремлённый на крохотный клочок голубого неба в узком чердачном окошке, казалось, вопрошал Господа, почему Тот сотворил этот мир таким непонятным и несправедливым.
Ухаживать за раненым приставили пожилую женщину, жену одного из работников фермы, так как врач наказал, чтобы его ни на минуту не оставляли одного. Она крутилась вокруг топчана, разбирая и перекладывая с места на место всякий хлам, и бурчала себе под нос что-то невразумительное, словно жалуясь на своё неблагодарное и скучное занятие. На несущей балке стояли несколько полуразбитых горшочков с цветами, которые она заботливо разместила на деревянном упаковочном ящике, стоящем рядом с изголовьем больного. Билл лежал неподвижно, только при вдохе и выдохе из груди его доносился неприятный скрежещущий звук. Однако он с некоторым интересом следил за каждым движением сиделки, а однажды даже улыбнулся, когда та расставляла горшочки с цветами.
Ещё раз губы раненого тронуло улыбкой, когда он услышал, как миссис Фостер и её дочь интересуются состоянием его здоровья. Они как раз вернулись с почты, куда ходили вместе и где мисс Фостер отправила весьма тщательно составленное письмо, адресованное мистеру Элиасу Мейсону, эсквайру. В этом письме юная леди вежливо сообщала вышеупомянутому джентльмену, что уже нашла себе достойного спутника жизни, в связи с чем достопочтенный м-р Мейсон может не затруднять себя назначенным для получения ответа субботним визитом. По возвращении обе дамы заглянули в
Всю ночь он пролежал так тихо, что, если бы не зловещий тяжёлый хрип, сиделке могло показаться, будто жизнь уже покинула разбитое тело. Она ухаживала и присматривала за ним в меру своих скромных сил, но, сама будучи старой и слабой женщиной, поддалась усталости и в тот предрассветный час, когда первые проблески света наступающего дня начали робко пробиваться сквозь маленькое чердачное оконце, присела отдохнуть и даже не заметила, как крепко уснула. Прошло два часа. Поднявшиеся с петухами работники стали собираться в поле, и их голоса во дворе разбудили старушку. Она вскочила на ноги и первым делом бросила взгляд на топчан с раненым. Великий боже! – он был пуст! Заламывая руки и причитая, женщина бросилась на поиски. В конюшне Билла не оказалось, но дверь была открыта. Он вышел – хотя как мог он выйти? – нет, он выполз через эту дверь. Сиделка тоже выбежала наружу, поведала собравшимся батракам о случившемся, те оторвали хозяина фермы с семьёй от утреннего кофе, и вскоре уже все обитатели фермы от мала до велика оказались вовлечены в поиски пропавшего Билла. Но вот кто-то закричал, извещая об успехе поисков, и через несколько минут люди собрались у стены внутреннего дворика, в который выходили окна спальни дочери фермера мисс Долли Фостер. Он лежал всего в нескольких футах от окна, уткнувшись лицом в каменную кладку. Голые ноги торчали из-под разодранной в клочья ночной рубахи. Кровавый след от стёртых до мяса коленей отмечал проделанный им путь. Правая рука безжизненно откинулась в сторону, и в ней была зажата маленькая веточка шиповника с только что распустившимся розовым бутоном.
Они отнесли холодное, начавшее коченеть тело назад и уложили на тот же топчан на сеновале. Сердобольная старушка накрыла его покрывалом с головой и удалилась, ибо больше не было нужды сидеть с ним рядом.
Долли Фостер тоже ушла в свою спальню, куда последовала за ней её мать, – обе потрясённые случившейся на их глазах трагедией.
– Подумать только, – с возмущением в голосе произнесла миссис Фостер, – что это был всего лишь Билл!
Но Долли, присев на краешек кровати, уткнула лицо в передник и разразилась горькими, безутешными рыданиями.
Тень грядущего
Джон Уорлингтон Доддс играл неудачно на бирже и к 15 июля 1870 года разорился окончательно. Беда длилась, однако, очень недолго, всего каких-нибудь два дня, и к 17 июля Доддс снова стал очень богат. Всего замечательнее было то, что Доддс разбогател, сидя в Дансло. Это – нищий ирландский городок. Весь этот город можно купить за четвёртую часть той суммы, которую Доддс заработал в течение одних суток с небольшим, сидя в его пределах.
Жизнь финансистов до сих пор не описана как следует. Эта тема принадлежит романисту будущего. О, это жизненная, грандиозная тема! Две необъятно могучие силы находятся между собой в постоянном борении. Одна сила – это повышение, другая – понижение. На этой почве горят человеческие страсти, работает человеческий ум. Смелые операции, полное тревоги ожидание, агония проигрыша, сложные комбинации, терпящие крушение, – как всё это интересно, как всё это захватывает!
Государственные долги великих держав Европы похожи на барометрические трубки, наполненные ртутью. Ртуть то падает, то поднимается, смотря по тому, какое давление на неё оказывает мировая политика. Пусть только человек будет проницателен, пусть он только сумеет угадать, в каком положении будут находиться эти политиканские барометры завтра, – этому человеку нечего бояться: в его руках громадное состояние.