Убийца наваждений
Шрифт:
– Вы опять не понимаете. Венгосы должны повиниться перед гронси, потому что они по-хозяйски расположились на материке, в то время как ваш народ издавна добывал себе скудное пропитание на голом камне. Вот за это я и прошу у вас прощения – за нашу культуру, за нашу науку, за наши сельскохозяйственные угодья, за то, что у нас все это есть, в то время как вы – представитель обделенной этими благами народности, а мы, венгосы, по-прежнему живем лучше, чем вы!
«Это ты-то живешь лучше, чем я?» – Темре со смешанным чувством обескураженности и неловкости поглядел на его истрепавшееся, хотя и опрятное пальто со стыдливой штопкой на рукавах, в тон
Трамвай как раз подошел к Пароходной горке, от остановки было рукой подать до резиденции Гильдии Убийц.
– Что ж, молодой человек, до свидания, – прервав на середине свою покаянную речь, вздохнул попутчик, глядя с упреком.
Видимо, он все же обиделся на то, что этот гронси его не понял, хотя мог бы поднапрячься и понять.
С низкого клочковатого неба уже накрапывало, но добежать до подъезда Темре успел. Если это знак благоволения Дождевого Короля – спасибо ему за заботу.
– Какой же злой морочан тебя так разукрасил? – жизнерадостно окликнули его в коридоре.
– Люди, – угрюмо ухмыльнулся в ответ Темре. – Которых надлежит всеми силами защищать от злых морочанов.
– А ты бы их по мордасам!
– Не без того.
– Ну, тогда все в порядке. Скажи, чет или нечет?
– Чет.
– Палджо, так нечестно! – возмутился другой убийца. – Он всегда говорит «чет», и все об этом в курсе, нечего мухлевать. Давай лучше монетку кинем.
Темре не стал выяснять, что они там делят, и прямиком направился в кабинет к старшине. Чтобы получить гонорар за уничтожение чердачного морока, надо было не только написать отчет – с этим как раз не горит, можно и завтра, – но еще и «слить картинку».
Маска убийцы наваждений «запоминала» кое-какую информацию, однако сохранялись эти сведения недолго, до следующего боя. Чтобы «картинка» не исчезла бесследно, ее с помощью особого кристалла перемещали в магическую рамку, обеспечивая таким образом документальное подтверждение тому, что гильдеец и впрямь уничтожил тот или иной морок. Делалось это далеко не каждый раз, а только если расправу над наваждением не могли засвидетельствовать очевидцы.
По эпизоду с пространственным мороком в яме с сараями Темре «картинку» не сливал, не было необходимости – там прямо на месте составили протокол. Он не мог знать наверняка, присутствовали в тогдашней «картинке» данные о том, что морок был сознательно сотворен Джаверьеной, или нет. Такие тонкости вне компетенции рядовых гильдейцев. Возможно, отмазав девчонку, он рисковал разоблачением в большей степени, чем сказал о том Котяре в пивной, но теперь-то все позади, поскольку с тех пор он не раз использовал маску по назначению.
Покончив с этим делом (маску надевали на специальную зачарованную болванку с выемкой для кристалла внутри, «слив» занимал несколько минут), Темре отправился в буфет – пообедать и заодно справиться насчет новостей из полиции.
Буфет, или, скорее, всеми любимый ресторанчик, был самым уютным и многолюдным местом в гильдейской конторе, и там стояло три телефона. Обычно те, у кого не было своих кабинетов и секретарей, договаривались с буфетной прислугой насчет записей в пухлой тетрадке, лежавшей на столе в закутке с рогатыми телефонными аппаратами из лакированного дерева: кто кого спрашивал и что просили передать.
Темре обнаружил сразу две записи на свое имя. Первый звонок был из полицейского управления: будем надеяться, это Демея наконец-то себя проявила, хотя, если она проявила себя так, как от нее ожидается, для кого-то дела обстоят хуже некуда. Причем уже в прошедшем времени. Второй звонок из ордена Лунноглазой: его просили связаться по оставленному номеру, как только появится возможность.
Вначале Темре позвонил в полицию. Как выяснилось, угадал: обнаружено несколько трупов, и есть подозрение, что это работа морочана – возможно, тот самый след, который он вот уже сколько времени ищет. Предложили подъехать вечером в управление, необходимо кое-что обсудить.
По второму номеру связь была плохая, в трубке трещало. Услышав «брат Рурно» и «умер», Темре похолодел. Разве Котяра может умереть?.. Да как же могло такое случиться, пусть это окажется неправдой…
То ли мироздание услышало его отчаянный беззвучный вопль, содрогнулось и решило все переиграть, то ли, что вернее, помехи на линии ослабли, но женский голос с того конца уже разборчиво повторил, что у брата Рурно случилось несчастье, умер кто-то из близких. Несмотря на свое благочестие, он сейчас находится в пугающем состоянии, поэтому сестра Тишаль взяла на себя смелость обратиться к его старому другу: будет неплохо, если Темре сможет поговорить с ним и поддержать его.
Темре записал на салфетке адрес храма. По-быстрому проглотить обед – и туда, до визита в полицейское управление времени хватит. Похоже, отдыхать сегодня не придется.
«Ничего за душой», – это выражение Клетчаб слышал не раз, но никогда не вникал в его смысл. Будто бы в Иллихею оно попало вместе с иммигрантами, которых жрецы-маги вытаскивают из сопредельного измерения ради улучшения демографической ситуации в Империи. Как бы то ни было, а теперь Клетчаб его припомнил и подивился тому, до чего метким оказалось пришлое словцо.
У Демеи ничего за душой не было.
Это наводило не меньшую оторопь, чем кровавая расправа, которую крутая дамочка учинила над теми сволочными ушнырками, едва не повязавшими Луджерефа. Такой ерунде, как чужие душевные движения, он никогда не придавал важности, хотя в то же время старался все это подмечать и учитывать: там оно поможет обстряпать дельце, чтобы тупак вернее клюнул на приманку, тут поспособствует спасению от очередных неприятностей. Наблюдательность у него была натренированная, это помогало и в министерских интригах, когда он звался Ксаватом цан Ревернухом, и в воровских делах. Вот и к Демее он помаленьку приглядывался, стараясь понять, чем она живет-дышит и чего, стало быть, от этой красотки ожидать. А там не оказалось ничего. Ну, как есть ничего, форменная пустота!
Демея напоминала темную пустую комнату, в которой нет не только мебели, но даже и пыли, и занавесок на окнах, да и за окнами ни зги не увидишь. Всякий человек чем-нибудь да заполнен, это проявляется в репликах, шуточках, мимолетных взглядах, ухмылках, интонациях, вздохах, жестах, умалчиваниях, прочих деталях поведения – все это наполнено смыслом и сообщает какую ни на есть информацию о своем хозяине. Но не в случае Демеи. В ней ничего подобного не было.
Или даже не так: время от времени она что-нибудь говорила, усмехалась, презрительно щурила красивые, хотя и белесые глаза, а в промежутках между этими проявлениями индивидуальности становилась похожа на оживший манекен, вот тогда и начинала ощущаться ее пугающая внутренняя пустота. Ничего общего с бесстрастностью или замкнутостью – то-то и оно, что самое натуральное ничего!