Убийственная красота
Шрифт:
Щеглов наклонился. По лицу мужчины прошла судорога. Он замер.
— Человека грохнул… — прошептал белыми губами Щеглов.
…Эксперт Янушко вернулся в отделение после отработки «криминального трупа» в отличном расположении духа. Следующий вызов за Щегловым, и можно будет пообщаться с новенькой, хе-хе, накоротке, так сказать. Заглянув в кабинет и не найдя там друга, Янушко прошел в комнату отдыха, где стоял телевизор и где в данный момент свободная от выездов часть дежурной бригады смотрела футбол.
— А где Щеглов?
— Щеглов? — не оборачиваясь, откликнулся кто-то. — А он стреляться
— Как — стреляться? Куда?
— В сердце, наверное..
— Из-за чего? — изумился Янушко.
— Да из-за бабы этой новенькой, — все так же не оборачиваясь, ответили ему.
— Да куда ж они пошли? Эй, мужики, обернитесь хоть кто-нибудь!
— Г-о-ол! — громогласно заорали присутствующие.
Уяснив, что здесь больше ничего не добиться, Янушко направился к кабинету Зайко. Из-за двери слышалось женское всхлипывание.
— Кто там? — Янушко дернул ручку. Дверь была заперта.
— Я, Морозова-а-а, — подвывала девушка.
— Открой! Это Янушко.
— Да-а, откро-ой, — зарыдала девушка, — они меня заперли и ушли стреляться.
Произведя через дверь стремительный допрос, выяснив, что стреляться, кажется, пошли на Первую аллею Измайловского парка, а выпито в сумме литр водки и три — пива, Янушко оценил ситуацию по достоинству и бросился в Измайловский парк, прихватив фонарь.
Он нашел их достаточно быстро. Дуэлянты сидели на лавочке, курили и тупо смотрели на лежащее на земле неподвижное тело.
— Вы чего здесь? Это кто? — указал на тело Янушко.
— Не знаю, — апатично откликнулся Щеглов. — Я его грохнул нечаянно.
— А чего вы сидите? Может, он жив?
— Это вряд ли, — промолвил Щеглов.
Янушко начал осмотр тела. Пульс не прощупывался. Пуля, судя по небольшому количеству крови, угодила прямо в сердце. Распахнув пиджак, Янушко полез во внутренний карман за документами убитого и замер.
— Эй, але, у него ствол в кармане!
— Какой ствол? — не поняли дуэлянты.
— Сейчас посмотрим.
Янушко достал свой носовой платок и, обернув им кисть, извлек оружие.
— «Тэтэшник».
Он понюхал ствол. Пахло порохом.
— Да из него стреляли недавно!
— Кто? — изумился Щеглов.
— Наверное, убитый, — пожал плечами Янушко. — Ты же из его ствола не стрелял?
— Нет, я из своего, — совершенно обалдел невольный убийца.
В этот момент за плотной стеной деревьев, в глубине парка, послышался крик.
— Сидите здесь! — Янушко бросился на звук.
Он вернулся минут через пять.
— Значит, так. Там на лавочке лежит мертвый мужик, видимо подстреленный вот этим, которого ты, Вова, грохнул. Труп обнаружили прохожие. Вызывали ментов. Я отзвонился, узнал: едут из убойного отдела. Пока они не подъехали, быстро разрабатываем версию. Наша версия такая: ты, Вова, вышел вместе с Зайко за пирожными к чаю. И заметил подозрительного гражданина, у которого оттопыривался карман пиджака. И благодаря своей неусыпной бдительности ты, Вова, заподозрил неладное. И попросил гражданина предъявить документы. А гражданин вместо документов достал «тэтэшник» и прицелился в тебя. Ты был вынужден — после предупреждения, понятное дело, — открыть огонь. Ты выстрелил ему в ногу, но из-за темноты попал в сердце. Зайко, у тебя возражения по этой версии есть?
— Возражений нет, — четко ответил Зайко.
— Вот и хорошо. Сейчас народ подъедет, начнем работать по трупам.
— Да что же это за мужик? — теперь уже с некоторым любопытством посмотрел на господинчика Зайко.
— Выяснением этого вопроса мы еще займемся. Это от нас никуда не денется, — вздохнул Янушко.
Глава 17
Наружное наблюдение
Он был приглашен к двенадцати. Но смылся из дома ранним утром, когда домочадцы еще спали. Крадучись покинул дом, чтобы не встречаться глазами с женой. Он решил не брать машину, а прогуляться по городу пешком, чего не делал тысячу лет. Затянувшееся лето, явно перешагнувшее отведенные ему временные рубежи, все еще согревало горожан теплыми солнечными лучами. Но горожан на улицах было мало. Воскресенье. Все, ясное дело, на грядках. Собирают урожай. Впервые за несколько последних лет Александр спустился в метро и доехал до «Смоленской», то и дело озираясь на указатели, словно впервые попавший в столицу провинциал.
Он с удовольствием прогуливался по Старому Арбату, еще свободному от праздно шатающейся приезжей публики, намереваясь пройтись пешком до «Кропоткинской», где знал очень приличный магазинчик, а потом уже выйти к Мансуровскому переулку. Но насыщенный запах кофе остановил Турецкого. Он сел за столик открытого кафе, отгороженного от тротуара низкой чугунной решеткой, сделал заказ. Наслаждаясь двойным эспрессо, рюмочкой коньяка и первой утренней сигаретой, смотрел, как группа уличных музыкантов, лениво позевывая, расчехляет инструменты. Он старался не думать о предстоящем свидании, но думал только о нем.
Например, он не знал, будет ли присутствовать девушка, вместе с которой Настя снимала квартиру. Спросить постеснялся, а она сама ничего об этом не сказала. Он думал о том, как к ней обратиться: на «ты» или на «вы»? С одной стороны, они уже целовались, и это обстоятельство, в общем-то, предусматривало более интимную форму общения. Но он почему-то был уверен, что, открыв дверь, Настя скажет: «Здравствуйте, Александр Борисович». То есть поприветствует его по полной. И как ему ответить? «Здравствуй, Настя» — так, что ли? Словно учитель здоровается с ученицей? И дальше должно следовать: «Ну, показывай, Настя, как ты живешь, вытираешь ли пыль. И как у тебя с домашним заданием?» Чушь какая-то. А на «вы» — это тоже уже неестественно, потому что поцелуи-то были… И он не собирался делать вид, что их не было.
Он думал о том, что нужно купить шампанского, это обязательно. И, пожалуй, не одну, а пару бутылок. И коньяк для себя. И фруктов. И закуски. Что там могут себе позволить девочки-студентки? И два букета цветов. На случай, если Настина подруга все-таки будет дома. Он не хотел этого, но одновременно как бы и хотел, не представляя, как осмелится прикоснуться к Насте, если они окажутся наедине.
Но ведь прикасался уже! И уже целовал! Но это было так давно! Прошло больше суток. За это время она вполне могла влюбиться в кого-нибудь другого, гораздо более молодого и свободного от брачных уз…