Убийственные болоньезе
Шрифт:
Тина лежала без движения, не реагируя на страстный монолог и топот вокруг массажного стола.
— Соскучился я Тиночка, золотко… — тут Бернс, не сдержав чувств, откинул простынь и припал губами к загорелой и пахнущей кремом спине опальной звезды.
Вот тут Тина и взбрыкнула. Вскочила, натянув до подбородка простынь, и гневно бросила в лицо Романа Израилевича:
— Да идите вы! К Любочке, — внесла уточнение и, перекинув простынь через плечо на манер римской тоги, гордо вскинула голову.
— Лапушка, ну ее лягушку эту! Скукотища, чесслово! — весьма эмоционально прореагировал Роман Израилевич на напутствие Тины.
— Найдете в вашем
— Тинушка… — заныл Бернс, подбираясь ближе.
— Держите себя в руках, Роман Израилевич, — дистанцировалась Тина, — забыли уже, как обвиняли меня в связях со всем мужским населением Ангельска?
— Все ревность проклятая! А от чего? От того, что люблю тебя больше жизни! Давай помиримся? А?
— У вас всегда другие виноваты. Не хочу мириться! Мне и без ваших «любовей» — намекнула на увлечение Бернса Любочкой, — прекрасно!
— Тинушка… Прости меня старика, не знал, как заставить тебя пожалеть о сказанных словах, помнишь ведь? Что сказала-то, помнишь?
— Под каждым подпишусь.
— Старым чертом меня назвала…
— Что вас обидело сильнее — «черт» или «старый»?
— Насмехаешься надо мной. Смейся, только мириться давай? А?
— Черт с вами…
— Со мной, со мной, иди ко мне моя лапушка, — Бернс ухватил пухлой ладошкой за край простыни. Тина хмуро смотрела из-под рыжей челки, но понимала, что шанс надо использовать.
— Еще раз полезете ко мне драться, Роман Израилевич, только вы меня и увидите, клянусь, уеду в Питер! — пригрозила Тина.
— Не буду, не буду, — радостно притоптывая, обещал Бернс, — иди, обними своего Романа.
Началось, обреченно подумала Тина, но, распахнув простыню и объятья, повернулась к Роману Израилевичу. Он восхищенно присвистнул.
— Богиня!
Глава двадцать первая
На радостях Бернс закатил шикарный ужин и даже позволил себе выпить лишку.
Сейчас он храпел в Тинкиной постели, не хотел ехать домой, позвонил Розе Исааковне, что бы не волновалась, и остался. Тина, как на грех не могла уснуть, посмотрела реалити-шоу, заполнившие ночной эфир, выпила травяного чаю, сон не шел. Наверное, думала она, из-за наполненного событиями дня, косметических процедур, массажа и, конечно же, последовавшего примирения с продюсером. Голова ее была занята разными мыслями, о наступающей осени, о выздоравливающей Веточке, о никак не кончающихся съемках, о расследовании, о Далакяне… Кстати, дурно было бы не воспользоваться случаем, идущим прямо в руки, Бернс спит, как убитый, можно покопаться у него в бумагах, просмотреть телефонные номера на мобильном, да и по карманам пошарить никто не запретит, а вдруг повезет…Тинка вскочила, заглянула в спальню, откуда доносились трели Бернса, и на цыпочках прокралась внутрь. Пиджак и брюки продюсера Тинка повесила в шкаф, отличной кожи портфель Бернс бросил в будуарное кресло у туалетного столика. Тина оперлась коленом на упругий матрас и прислушалась к дыханию Романа Израилевича. Спит, как сурок. Она осторожно, стараясь не производить шума, раздвинула зеркальные дверцы шкафа. От одежды пахло ее любимыми духами, рука потянулась к кашемировым кофточкам и кардиганам, коснулась мягкой шерсти, любовно прошлась по шелковым блузам, задержалась на тончайших, кружевных оборках нижнего белья. Эх, а вот и монстрообразный, по сравнению с Тинкиными тряпочками, костюм Бернса. Рука скользнула в нагрудный карман пиджака, вытащила узкий серебряный футляр-визитницу, несколько стодолларовых купюр, и положила их обратно, не меняя порядка. В боковых карманах Бернс не держал ничего, брюки осматривать не стала, если бы там что-нибудь было, то выпало бы, когда она вешала их на плечики. Итог — ничего представляющего интереса Тина не нашла. Тихонько закрыла шкаф, выхватила из кресла Бернсов портфель, и бесшумно вышла из спальни, прикрыв за собой дверь.
Тина снова заварила чай, затем, открыв портфель, стала разглядывать его содержимое, стараясь сохранить его в том порядке, в котором уложил Бернс.
Сценарий от Сары Абрамовны в пластиковой папке-скоросшивателе, счета, различные бумаги, которые не заинтересовали Тину, приглашение на банкет по случаю юбилея частного предприятия «Ковчег»… Ковчег! Ной! Арташез как-его-там Бернсова крыша.
Надо навязаться на банкет. А как? Бернс на такие мероприятия всегда берет жену.
И как отнесется Арташез к тому, если Бернс придет с любовницей? Надо подумать, да Давиду рассказать, у него голова светлая, может, предложит какой-нибудь выход.
Тина зевнула. Пора спать, вернуть портфель на место, и к Роману Израилевичу под бочок… Телефон! Забыла про сотовый! Тина сунула руку в портфель и вытащила массивный цвета металла корпус. Так, так, входящие, Тина быстро нажимала клавишу и прочитывала имена Бернсовых абонентов. Давид, опять Давид, Михалыч, какой-то Васильев, Роза Исааковна, Аркадий Пестов, герр Миллер… Так, а теперь кому звонил продюсер, опять вездесущий Давид, Аркадий Пестов, снова Аркадий…
Аркадий? Уж не тот ли Аркадий, который охранял багаж у Павловского «Лэнд Ровера»?
Тинка зубами стянула с ручки колпачок, и неровным почерком, стараясь удержать небольшой клочок бумаги на полировке стола, написала несколько цифр. Уф! Ну, теперь точно спать. Приоткрыла дверь спальни. Бернс повернулся на бок, откинул свою часть одеяла и сейчас, при свете ночника, тело, покрытое седеющими волосками и загаром с Лазурного берега, темнело на белоснежном белье. Пристроила портфельчик на кресло, скинула пеньюар, и легла в нагретую Бернсом постель, прижалась грудью к его спине, проскользнула рукою по его внушительному брюшку, пробежалась пальцами вниз по дорожке. Бернс завозился, промычал что-то.
— Спи, спи, — щекотнула его пах Тина.
— Золотко… — он прихватил Тинкины пальцы и прижал их сильнее. Глаза Бернса были закрыты, губы изогнулись не то в мученической, не то в сладострастной улыбке. Глаз он не открыл, пробурчал, отворачиваясь в подушку.
— Тиночка, спать давай, а?
— Давай, — вздохнула Тина.
В детективном агентстве Дурбина не было никого. Совсем никого, не считая Танечки.
Она, как обычно, отстукивала ровными розовыми ноготками какую-то компьютерную морзянку. Ноготки порхали, невольно привлекая внимание ничем не занятого Давида.
— Еще кофе? — спросила его Танечка, отвлекшись от клавишного ряда.
— Да, пожалуй, — ответил Давид, ждать придется все равно.
Танечка прошлась до кофейного аппарата, ножки в тонких чулочках, короткая юбочка.
Давид проводил ее взглядом. Привычка провожать взглядом красивую женщину не была утрачена, но делал он это автоматически, тут же теряя интерес. Лада, даже мертвая, не отпускала Давида, он был влюблен, до сих пор влюблен.
Танечка подала ему чашку, весьма похожую на кукольную, и придвинула стопку журналов. На ее столе зазвонил телефон, и Танечка, процокав каблучками, сняла трубку.