Убийство арабских ночей
Шрифт:
Он улыбнулся.
— Мой дорогой сэр, — с наигранной любезностью сказал он, — вы хоть что-то знаете о работе полиции?
С его стороны это было не просто наглостью, а откровенной глупостью. Однако по-своему он был совершенно серьезен. В первый раз за этот день я испытал желание рассмеяться и чуть не расхохотался ему прямо в лицо. Заметив, как я сжал челюсти, он понял, с каким трудом я сдерживаюсь, что вызвало у него новый прилив злости.
— Что ж, — сказал я, — являясь суперинтендантом отдела уголовных расследований, думаю, что кое-что знаю, хотя предполагаю — это зависит от вашей точки зрения.
Он подошел к столу.
— Вы знакомы с местностью к северу от Хайдарабада? — вежливо осведомился он.
— Нет.
— А с верхней Джамной?
— Никогда не слышал о ней.
— Господи, и вы, значит, считаете, — он не скрывал своего презрения, — что при всем своем невежестве имеете право вести такие разговоры?
Какие бы возражения я ему ни выдвигал, сказать, что он не поставил меня в тупик, было бы ложью. Тем не менее, когда я решил отбросить личную неприязнь и перейти к делу, он продолжил:
— Я спрашиваю вас, мистер… — Он притворился, что рассматривает мою визитную карточку, и делал вид, что разобрать ее текст для него слишком сложно. — Итак, я спросил вас, знакомы ли вы с работой полиции. И вот по какой причине. Вы хотите увидеть мисс Уэйд. Если вы знакомы с законом, вы должны знать, что она не испытывает желания отвечать на вопросы и в любом случае может потребовать присутствия адвоката.
— Да, мне это известно. Поэтому я и хочу узнать, можем ли мы с ней увидеться.
— Видите ли, на этот вопрос я вам отвечу сам, ибо нынешним утром вы вели себя просто непозволительно. Вы завлекли к себе в кабинет трех человек и обрушили на них град вопросов, которые не имели права задавать; они же, проявив слабость, взялись отвечать на них. Боже милостивый! — Он насмешливо фыркнул. — Они не послушались моего совета. Я говорил им: раз уж собрались идти, возьмите с собой адвоката. Не знаю, какие вы им ставили маленькие глупые ловушки, какими угрозами запугивали. Но…
Портьера отлетела в сторону, и в комнату ворвалась Гарриет Кирктон. За ней неуклюже ввалился рослый молодой человек, чьи ярко-рыжие волосы позволили сразу же опознать его. Сэм Бакстер был в пижаме, неуклюже сидящей на нем, и в руке держал стакан виски с содовой. Из-под покрасневших век мрачно смотрели карие глаза; он с такой ненавистью рассматривал Маннеринга, что интенсивность этого чувства, казалось, удивляла его самого.
— Грег, не будь идиотом, — с неподдельным здравым смыслом сказала Гарриет. — Он наш друг. Он знает всю правду.
— Правду, — повторил Маннеринг; усмехнувшись, он трубно фыркнул. — Но видишь ли, я тоже знаю правду. Вот почему я и пытаюсь скрыть ее.
Бакстер возмущенно махнул рукой, в которой продолжал держать стакан, и запротестовал:
— Да бросьте вы! Она хочет его видеть! Так и так они встретятся. Эй, суперинтендант, я и сам хотел утром добраться до вас, да не сумел оправиться от похмелья. Можете спрашивать меня о чем хотите. Вы же знаете, я принц Абу… — при этих словах Маннеринг расплылся в широкой улыбке, — и может, пригожусь вам.
— Дело в том, — сказал я, — захочет ли мистер Маннеринг ответить на мои вопросы.
— Конечно нет, — бросил он.
— Почему же?
— Потому что не должен отвечать и не собираюсь этого делать, — с холодной улыбкой сообщил Маннеринг.
— Вы предпочтете отвечать мне или коронеру?
Он засмеялся:
— Старый вопрос, старая история — эти вечные полицейские угрозы! Мой дорогой мистер Хэдли, неужели вы думаете, что можете повесткой вызвать меня на допрос?
— Мой дорогой мистер Маннеринг, — в тон ему ответил я, потому что вся эта история уже начала действовать мне на нервы, — полиция может выписать повестку и архиепископу Кентерберийскому, если сочтет, что у него есть какая-то информация по этому делу. Особенно если полиция будет иметь основания считать, что его светлость врет.
Я было подумал, что эти слова будут для него равносильны прямому удару в челюсть, но они произвели лишь сомнительный эффект. Я в первый раз увидел, как он сводит брови воедино и глаза его начинают косить; но он был полон такого неподдельного и законченного презрения, что у него лишь перекосило рот, как на греческой маске, и он тускло ухмыльнулся.
— Это имеет ко мне отношение? — высокомерно поинтересовался он. — Старые номера. Что же до дела, то я не лгу. Я не утруждаюсь враньем, вот и все.
— Что же до дела, то я не утруждаюсь тем, чтобы водить вас за нос. У меня даже нет острой необходимости допрашивать вас, ибо вы уже дали кое-какие показания инспектору Каррузерсу и они зафиксированы. Меня интересует лишь одно: готовы ли вы подтвердить эти показания.
— Какие показания?
— Ах, какие? Значит, вы хотите ответить на вопросы?
— Вы же понимаете, что уловки у вас довольно жалкие. Если сам захочу, то отвечу, а не захочу, то, конечно, не буду отвечать.
— По крайней мере, честно. Даже виновный в преступлении не мог бы выразиться лучше, не так ли? Хорошо. В пятницу вечером вы сказали инспектору Каррузерсу, что явились на Принс-Регент-стрит в двадцать минут одиннадцатого. Дежурный заявил вам, что компания находится наверху, вы уломали его и поднялись сами.
Задавая вопрос, я не играл голосом, а просто читал по блокноту. В упор глядя на меня, он слегка вздернул плечо и промолчал.
— Напоминаю об этом, — объяснил я, — не для того, чтобы уличать вас во лжи, а чтобы выяснить, кто говорит правду: вы или все остальные. Сегодня утром у меня в кабинете мисс Кирктон рассказала, что, пока компания не вернулась из музея примерно после одиннадцати, мальчишка-дежурный не получал указаний говорить, что все наверху. До этого времени у него вообще не было приказа говорить что-либо; он знал лишь одно — все ушли. Итак: неужто вся рота, кроме вас, шагает не в ногу? Кстати, это же вы выразились подобным образом, мисс Кирктон, не так ли?
Девушка, сидевшая на стуле с высокой спинкой, смущенно отвела глаза.
— Не знаю, ее ли это слова, — пылко заметил Бакстер, — но это правда. Хочу сказать, что и я вспомнил! Мальчишка получил пару монет и указание говорить, что мы весь вечер были у себя наверху.
Смешки Маннеринга стали обретать монотонный характер, словно бесконечно прокручивалась одна и та же звуковая дорожка. Но они производили неприятное впечатление, которое явно беспокоило Гарриет.
— Это все, что у вас есть, друг мой? — насмешливо спросил он.