Убийство Роджера Экройда
Шрифт:
Моя сестра вскинула брови.
— Конечно, — сказала она. — А кто же тебя просит делать что-нибудь еще?
Каролина была само благородство.
— Если случится, что ты увидишь мсье Пуаро, — сказал она, когда я открыл дверь парадного, — можешь сказать ему о ботинках.
Это был исключительно ловкий ход на прощанье. Я очень хотел понять загадку ботинок.
Когда пожилая леди в бретонском чепце открыла мне дверь, я, сам того не замечая, совершенно непроизвольно спросил, дома ли Пуаро.
Пуаро вскочил и кинулся встречать меня, проявляя всяческие знаки гостеприимства.
— Садитесь,
В комнате было душно, однако я ничего не сказал. Окна были закрыты, и в камине жарко пылало пламя.
— У англичан просто страсть к свежему воздуху, — заявил Пуаро. — Свежий воздух — это очень хорошо снаружи, где его предостаточно. А зачем же холод в доме? Но хватит банальностей. У вас что-то есть для меня, да?
— Две вещи, — сказал я. — Во-первых, вот это. От моей сестры.
Я вручил ему банку с желе из мушмулы.
— Как мило со стороны мадемуазель Каролины. Она не забыла своего обещания. А что во-вторых?
— Информация… в некотором роде.
И я рассказал ему о своем интервью с миссис Экройд. Он слушал с интересом, но без особого волнения.
— Это кое-что разъясняет, — сказал он задумчиво. — И имеет определенную ценность в том смысле, что подтверждает показания экономки. Вы помните, она сказала, что крышка серебряного стола была поднята, и она опустила ее, проходя мимо.
— А что вы думаете относительно ее утверждения, что она ходила в гостиную, чтобы убедиться, свежие ли цветы?
— А! Мы не принимаем этого всерьез, не так ли, мой друг? Это было явное оправдание, выдуманное в спешке женщиной, почувствовавшей необходимость объяснить свое присутствие, на которое, между прочим, вы бы, вероятно, и не обратили внимания. Я считал, что ее беспокойство могло возникнуть в связи о тем, что она что-то делала у серебряного стола, но теперь вижу, что нужно искать другое объяснение.
— Да, — сказал я. — Кого ода выходила встречать? И для чего?
— Вы думаете, она ходила кого-то встречать?
— Да.
Пуаро кивнул.
— И я тоже, — сказал он задумчиво.
Наступило молчание.
— Между прочим, — сказал я, — у меня для вас есть сообщение от моей сестры. Ботинки Ральфа Пэтона были черные, а не коричневые.
Говоря это, я очень внимательно наблюдал за ним, и мне показалось, что я увидел очень короткую вспышку тревоги. Если она была действительно, то она почти мгновенно исчезла.
— Она абсолютно уверена, что они не коричневые?
— Абсолютно.
— А! — произнес Пуаро с сожалением. — Жаль.
И он, казалось, совсем приуныл.
Он ничего не стал объяснять и сразу же перешел на новую тему.
— Экономка, мисс Рассел, которая приходила к вам советоваться в пятницу утром… не будет ли нескромным с моей стороны спросить, о чем был у вас разговор… разумеется, кроме чисто медицинских деталей?
— Вовсе нет, — ответил я. — Когда профессиональная часть разговора была окончена, мы несколько минут говорили о ядах, насколько трудно или легко их распознать о наркотиках и наркоманах.
— Особенно о кокаине? — спросил Пуаро.
— Откуда вы знаете? — спросил я в свою очередь, несколько озадаченный.
Вместо ответа маленький человечек встал и пошел в противоположную
— Вот что вбило ей в голову кокаин, мой друг, — сказал он.
Я бы и дальше задавал ему вопросы, так как не совсем понимал его намерения, но в этот момент отворилась дверь и доложили о приходе Джоффри Реймонда. Он вошел свежий и жизнерадостный, как всегда, и поздоровался с нами обоими.
— Как вы себя чувствуете, доктор? Месье Пуаро, я к вам уже второй раз сегодня. Боялся, что не застану вас снова.
— Мне, пожалуй, лучше уйти, — сказал я довольно нескладно.
— Только не из-за меня, доктор. Дело всего-навсего вот в чем, — проговорил он, усаживаясь в ответ на приглашающий жест Пуаро. — Я должен сделать признание.
— En v'erit'e [23] ? — сказал Пуаро с видом вежливой заинтересованности.
— О, это и в самом деле несущественно. Но, тем не менее, со вчерашнего дня меня мучит совесть. Вы обвинили всех нас в том, что мы что-то скрываем, месье Пуаро. Я признаю себя виновным. Я кое-что скрыл.
23
В самом деле.
— Что же вы скрыли, месье Реймонд?
— Как я уже сказал — ничего существенного. Только то, что я был в долгу. В крупном долгу. И это наследство пришлось как раз вовремя. Пятьсот фунтов снова ставят меня на ноги. Еще и останется немного.
Он улыбнулся нам обоим с той обаятельной искренностью, которая делает его таким приятным малым.
— Вы знаете, как это бывает. Полицейские на все смотрят с подозрением… не хотелось признаваться, что у меня туго с деньгами… для них это могло показаться подозрительным. Но на самом деле я был глуп, потому что с 9.45 и дальше мы с Блантом были в бильярдной, так что у меня надежное алиби и мне нечего бояться. И все же, когда вы разразились тем вздором о сокрытии фактов, я почувствовал неприятные укоры совести и подумал, что лучше будет от них избавиться.
Он поднялся и стоял, улыбаясь нам.
— Вы очень умный молодой человек, — сказал Пуаро, подтверждая свои слова кивками головы. — Видите ли, когда я знаю, что от меня что-то скрывают, я думаю, это действительно что-то очень плохое. Вы хорошо поступили.
— Я рад, что избавился от подозрений, — засмеялся Реймонд. — А теперь я пойду.
— Ничего не поделаешь, — заметил я, когда за молодым секретарем закрылась дверь.
— Да, — согласился Пуаро. — Сущий пустяк… А если бы он не был в бильярдной — откуда нам знать? В конце концов, многие преступления были совершены меньше, чем из-за пятисот фунтов. Все зависит от того, какую сумму считают достаточной, чтобы убить человека. Вопрос теории относительности, не так ли? Вы ведь не забыли, мой друг, что многие в этом деле извлекают выгоду в связи со смертью Экройда? Миссис Экройд, мисс Флора, молодой мистер Реймонд, экономка мисс Рассел. По существу, только один человек ничего не получает — майор Блант.