Убийство в Оптиной пустыни

Федоров Михаил Иванович

В протокол ложилось:

«…проживает в монастыре “Оптина пустынь”… допрос начат в 18.10… является комендантом монастыря… 18 апреля 1993 года около 4.15 часов, когда закончилась служба (перед самым причащением) я в сопровождении паломника Николая Степанова отправился осматривать наружную часть храма. Возле наружной правой части я обратил внимание на стоявшего в одиночестве мужчину в солдатской шинели. На голове кепка без козырька. Кепка мягкая, сделанная, кажется, из велюра. В руках у мужчины была холщовая сумка (в левой руке)».

Отец

Силуан

Услышав про человека в шинели, следователь стал скрупулезно выяснять, а потом записал:

«Меня насторожила необычная поза мужчины, казалось, что он что-то прячет в области паха или мочится. Я подошел к нему и спросил, что он тут делает. Мужчина сделал какое-то движение, словно хотел что-то выбросить или забросить в сумку. На земле я ничего не увидел. Убедившись, что он не мочится, я попросил его дыхнуть, думая, что он или курил, или употреблял спиртные напитки. Он выполнил мою просьбу, но ни запаха алкоголя, ни запаха табака я не почувствовал. У меня сложилось впечатление, что он заглядывал в окно, чтобы узнать, кто служит в алтаре, и хочет что-то спрятать в отдушину стены храма. На мой вопрос: “Что вы здесь делаете?” мужчина ответил, что ему здесь назначена встреча. Я попросил его пройти на центральную площадь и там ждать. Он выполнил мое требование с явным неудовольствием. Больше этого мужчину я не видел».

– Что ж недосмотрели? – посетовал следователь и попросил: – Опишите мужчину подробнее…

Монах Силуан:

– Среднего роста. Волосы темные. Небольшая бородка. Возраст 35–37 лет. Лицо желто-коричневое, как у наркомана…

«Бледный: готовился…»

– Глаза небольшие, темные, колючие.

– Опознать сможете?

– Смогу.

«Хорошо!»

– Дальше…

– В первых минутах седьмого мне в форточку стал кричать инок Алексей, что убили двух монахов. Он спросил: «Что делать?» Я сказал: «Срочно звонить в милицию и вызывать “скорую”». Сам я через минуту был на месте убийства. На звоннице увидел лежавшего отца Ферапонта. Мне сказали, что двоих отнесли в храм.

«Потом одного перенесли в баню».

– А от кого-нибудь поступали угрозы? – спросил следователь.

– Да, наместник архимандрит Венедикт говорил, что ему в течение последнего времени кто-то постоянно звонил. Угрозы прекратились дня за три до происшедшего.

– Мог это сделать Карташов?

Монах Силуан:

– Возможно, эти удары исходили от Карташова. Он одно время работал в обители, а потом его выгнали.

– Его сегодня здесь задержали…

– Примерно три дня назад он вновь появился в монастыре.

– Это Карташову вы сказали не курить…

– Карташова я знаю хорошо. Человек, которому я делал замечания, не Карташов. Если бы это был Карташов, я бы его узнал…

Монах, переваливаясь, ушел.

Архимандрит Венедикт

Следователь Мортынов закурил и погрузился в размышления: «Во время службы человек в шинели. Двое по дороге в скит. Трое: один убегает, двое наклонились…»

Дело, как снежный ком, обрастало новыми фактами, новыми событиями, новыми лицами, и во всем этом ворохе неясностей предстояло разобраться.

А на примете оставался трудник Карташов.

Звонили из Козельска: там десятки задержанных ждали своей участи. С каждым следовало разбираться.

Обладая огромной властью – схватить человека, кинуть в камеру, обвинить, – Мортынов мог ошибиться. А вот этого ему никак не хотелось и нужно было дотошно выяснять, взвешивать, сопоставлять и не спешить, чтобы не наворочать дел, не обжечься.

7. Козельский прокурор

Забегал козельский районный прокурор.

Сразу после сообщения об убийстве он примчал в монастырь и, понимая, что с него тоже спросят, оставил визитеров из Калуги осматривать звонницу, а сам устроился в покоях наместника Венедикта. Он давно мечтал ухватить свою звезду, раскрыть громкое преступление и получить повышение сразу в Генеральную прокуратуру. И вот такая возможность ему подвернулась.

Он с усердием допрашивал.

– Уважаемая, как вас звать-величать? – спросил молодку в платочке и длинном платье.

– Оля.

– А подробнее, по папе…

– Ольга Юрьевна…

– А если не секрет, фамилия у Оленьки Юрьевны?

– Караваева…

«Каравай – вкусно…» – причмокнул и спросил:

– Родилась?

– А зачем это вам?

– Так положено…

– 13 марта 1969 года в Рыбинске…

«Девка – самый смак», – облизнулся прокурор.

– Где работаете?

– Я послушница в монастыре…

«Грехи замаливать приехала… Вот с кем бы разок согрешить…»

– Чего расскажешь, Оленька?

– А что именно вас интересует?

Прокурор долго выуживал у послушницы, какие грехи привели девицу в обитель, пытался вывести ее на откровенность, даже подумывал назначить свидание на берегу Жиздры, что-то спросил про Пасху, про убийство, в итоге в протоколе записал:

«…С августа 1991 года я в монастыре послушницей… Была на праздничной службе… Утром в 7 часов я узнала, что убили трех монахов… Я очевидцем не была…»

Крест на стене восстанавливаемого храма. Оптина. 1993 год

Ставя в графе протокола: «Допрос окончен», «11.00» осторожно стукнул носком ботинка по торчащей из-под платья туфле послушницы:

– Вы знаете, где Козельская прокуратура?

– Боже упаси! – вскочила молодка.

– Но все равно заходите…

Когда послушница, крестясь, выскочила, прокурор сам перекрестился:

– Вот недотрога…

Прокурор не унывал, ведь он находился в своей вотчине и мог многое себе позволить. Вся Козельская земля пребывала под его зорким оком и уж, конечно, монастырь с его монахами и, главное, послушницами. И, чувствуя свое превосходство над божими человечками, он не стеснялся ни в выражениях, ни в поступках, как та же гостья из Калуги Грищенко, тот же оперок, который теперь прибегал, сообщал последние новости: нашли шинель, кепку… привезли кинолога с собачонкой.