Убийство в Рабеншлюхт
Шрифт:
— А когда учитель подобрал монеты? Сразу или когда все ушли? — поинтересовался священник.
— Как бы он сразу смог? — ухмыльнулся Альфонс Габриэль. — Он только кошелек ногой в куст задвинул, как на него натолкнулся…
— Так значит — потом?
— По… — бродяга осекся. Похоже, он вовсе не собирался рассказывать про учителя. Как же его лихо вывел дядя на чистую воду, — подумал Иоганн и широко зевнул. Ему не хотелось больше есть, но отчаянно потянуло в сон.
— Не знаю я ничего, никого не видел! — сердито проговорил бродяга и сколько отец Иеремия ни задавал ему больше наводящих вопросов, отказывался отвечать. Мычал какой-то военный марш себе
Отец Иеремия тяжело вздохнул, взял Иоганна за локоть и вывел из каморки.
— Прикорни пока на стуле, — посоветовал он. — Странно. Что-то долго не идет господин Вальтер…
— Stare putes, adeo procedunt tempora tarde, — пробормотал сонно Иоганн. — Не буду спать, только закрою ненадолго глаза, — подумал он. Некоторое время юноша еще прислушивался к ровному голосу дяди, беседующего с самим собой, пытался проникнуть в смысл незатейливых фраз, но смысл ускользал, а тихий голос убаюкивал, и он заснул.
А священник продолжал говорить сам себе, что если верить бродяге, то деньги, получается, взял учитель, и взял он их после того, как труп был найден, а значит, запланированное ограбление исключается. И непонятно всё же, зачем Феликс написал записку Себастьяну от его, отца Иеремии, имени. Может, что-то хотел украсть из кузницы, но что? И что за странный список имен был найден дома у Феликса, среди которых были перечислены и Иоганн, и сам отец Иеремия. Странно это всё, очень странно.
А затем голос дяди исчез, растворился в морском прибое. Тихо шумело море, над волнами летали чайки. И сам Иоганн летал среди них, размахивая руками, как крыльями, под безоблачным радостным небом. И вдруг синева над чайками разверзлась, вспыхнула молния и раздался оглушительный гром. Сердце у Иоганна ёкнуло и он камнем рухнул на землю. Но еще не долетев до нее, в испуге проснулся. Глянул на дядю. Вид у того был встревоженный, он к чему-то прислушивался. Иоганн понял: что-то случилось.
26
В любое другое время невыспавшегося Иоганна пришлось бы будить очень долго. Матушка прыскала бы ему в лицо холодной водой, трясла б за плечо, а он — знай себе — только поворачивался бы на другой бок, натягивая одеяло на голову, и дрых себе спокойно дальше. Такой уж крепкий у него был молодецкий здоровый сон. Но сейчас — не так, нет. Когда человек чем-то сильно обеспокоен, как бы его ни сморило, он выскакивает из сна тотчас, как только что-либо вокруг едва-едва изменится: шорох какой раздастся, слабый свет вдали мигнет. Так уж человек устроен, да и любая Божия тварь: когда опасно, организм сам себе сторожем служит, даже во время сна.
— Что там? — одними губами, чуть слышно, спросил Иоганн дядю. Тот даже не обернулся, приложил палец к губам: тсссс, молчи, мол. И Иоганн тоже стал прислушиваться. Явно что-то неладно было. Не так, как всегда в вечернее время. Деревенские собаки, несмотря на поздний час, истошно и истерично лаяли, словно с цепи все сорвались, где-то, через несколько дворов, загремело ведро, кто-то торопливо, громко чертыхаясь, пробежал мимо кутузки. Следом за тем раздался выстрел, не совсем рядом, чуть в стороне. В какой именно стороне — Иоганн не понял, но сообразил сразу, что это уже второй выстрел, первый-то его как раз и разбудил. А дядя, похоже, именно этого выстрела и ждал, словно сигнала какого, или знака. Он тут же нахлобучил на голову лежавшую до того на столе капелло романо и собрался к двери.
— Это убийца? — спросил Иоганн, дядя в ответ только
— Ты оставайся здесь, — велел священник. — Закройся изнутри. А я схожу, посмотрю, что происходит.
— Я с вами, — запротестовал Иоганн. — Я вас одного не оставлю.
— Кто-то должен находиться в кутузке, — наставительно заметил дядя, выходя за порог. — Господин Вальтер еще не вернулся, мы не можем оставить свой пост без разрешения.
Иоганн высунул голову за дверь. Дядя стоял уже за крыльцом и озирался по сторонам. Его силуэт тревожно чернел под качающимся газовым фонарем. Базарную площадь перебегали то и дело какие-то люди. То в одну сторону, то в другую. Кто-то метнулся к двери кутузки и выкрикнул: «Святой отец, старая Герта убита!»
— Боже мой! — ошеломленно проговорил священник и торопливо нырнул в темноту. Иоганн мгновение помедлил, затем вернулся в кутузку, схватил лежащий в углу ломик и бросился следом за дядей. Только на крыльце чуток притормозил, плотно прикрыл дверь и, чтобы не открывалась, заложил ее большим булыжником, валявшимся под окном.
— А где же господин Вальтер? — ошеломленно спросил самого себя Иоганн. — Он ведь как раз пошел к старой Герте!
Около дома старухи, во дворе, уже толпился народ. Крестьяне испуганно оглядывались по сторонам, о чем-то оживленно судачили. Иоганн увидел несколько знакомых лиц, но дяди среди этих людей не было. В огороде, среди грядок, лежало маленькое сухонькое старушечье тельце. Не так лежало, как в гробу лежат, мирно, успокоенно: нет, повернуто на бок, и не просто повернуто, а как-то так неестественно, искривленно, ноги согнулись, скрючились, как будто сведены судорогой, одна рука прикрыла лицо. Крови не было видно совсем, но, очевидно было, что старуха умерла. Глаза ее остались открыты и стеклянно смотрели из-под ладони куда-то в сторону.
— Вы дя… отца Иеремию не видели? — схватив за рукав стоящего рядом с суровым видом крестьянина спросил Иоганн.
Тот кивнул головой в темноту:
— Там он, с господином Вальтером.
Иоганн нырнул в указанном направлении. Дядя стоял у самого дальнего, проломленного края забора, метрах в пятнадцати от места убийства Герты, о чем-то оживленно разговаривая с крестьянами.
— Доктор скоро придет? — спросил он громко, куда-то в сторону.
— Идет уже, — пробасили из темноты. — Разбудили.
— Зачем доктор? — подумал Иоганн. — Разве дядя не видит, что Герта мертва?
Он протиснулся вперед и увидел, зачем нужен был врач. В двух шагах от дяди лежал, весь в крови и без сознания (а может быть, тоже мертвый, — испуганно подумалось Иоганну) господин Вальтер. Нет, он точно был живой. Стонал так жалостно, словно был не грозой всех местных нарушителей правопорядка, старым солдатом, героем Франко-Прусской, а всего лишь маленьким мальчиком. У Иоганна от жалости сжалось горло. Кто-то склонился над жандармом и попытался вытащить из его крепко сжатых пальцев револьвер. Даже без сознания он никак не хотел с ним расставаться.
— Никак не удается, — прокряхтел тот, что тянул оружие из руки Бауэра.
— А ты из барабана пули вытряхни, — посоветовали сочувственно. — Вот ведь незадача.
— Дык уже. Вынул все. Но только одна в стволе, ее-то никак. Ишь как пальцы сжал. Не разомкнешь. Сломать запястье боюсь. Подождем доктора лучше. Только бы не пальнул в кого.
— Доктор Филипп идет, уже здесь, посторонитесь, — суетливо проговорил кто-то. Люди расступились. Дядя заметил Иоганна, но ничего не сказал ему, кивнул только головой.