Убийство в Рабеншлюхт
Шрифт:
— Я с ним еще не разговаривал, — уклончиво отозвался отец Иеремия. — Есть у меня подозрение, что он взял деньги Феликса, но, возможно, он подоспел к месту убийства раньше остальных и не вынес такого искушения — украл деньги. Правда, Феликс к этому моменту был уже мертв, это нельзя исключать. Нина и Рудольф видели бродягу за забором кузницы, но не помнят, был он там с самого начала или появился позже. Тем не менее, не думаю, что он преступник. Франц разговаривал с бродягой перед самым убийством. И Альфонс Габриэль не вел себя, как человек, который идет на преступление. Он не прятался, вел себя открыто.
— Что вы знаете о том, как ведет себя бандит перед убийством? — нахмурил лоб Бауэр. — Все это очень интересно. Но ничуть не доказательно. Похоже, все-таки, прав я, а не вы. Это, действительно, самое элементарное вульгарное ограбление. За что еще можно убить человека в деревне? Только в случае семейной ссоры или грабежа. А это что? — жандарм взял в руки очередной лист бумаги и неожиданно громко и звучно расхохотался. — Simulatio Vulgaris. Что это за диагноз? Доктор написал?
— Да, — подтвердил священник. — Филипп считает, что мать Феликса не так больна, какой представляется. И есть мнение, что убийство произошло из мести его отцу. Но, возможно, и в связи с городскими какими-то делами Феликса. Причин, в самом деле, может быть великое множество. Далеко не только ограбление. Меня смутило поведение доктора Филиппа, который перевернул бочку воды, тем самым размыв все следы около места убийства. Кроме того, Феликс интересовался бумагами лесника. Это что-то старинное, написано на латыни. Но, кажется, он так и не сумел раздобыть то, что искал. Эта история не так проста, как кажется. И чем дальше, тем больше в ней запутанных узлов. Например, мы точно установили, что Феликса не могли убить алебардой. Только если он лежал и не защищался. На горле две горизонтальные раны.
— Ну, вы прямо специалист по патологоанатомии, — ухмыльнулся Бауэр. — Две раны, говорите? Это интересно. Кстати, Филипп должен был принести мне экспертизу после вскрытия, но почему-то не принес. Впрочем, до завтра это ждет.
— Франц сказал, что доктор, как только привез тело в хладную, пошел и напился, так что лежит в бесчувствии. Какая уж там экспертиза?
— Мдааааа, — протянул Бауэр. — И как с такими работниками можно что-то сделать?
— Убийства у нас не каждый день случаются, — заметил отец Иеремия.
— Но второе за год — не так уж это и мало, — огорченно добавил Бауэр. — Мне нужен помощник, но в управлении считают, что деревне и одного жандарма достаточно. В стране неспокойно. Стягивают все силы в город. Что вы еще узнали?
— Пока ничего, — сказал священник. — Постараюсь записать всё к приезду следователя. Может быть, в голове сведения улягутся и Господь вразумит меня, в каком направлении следует искать дальше.
— Дядя? — вопросительно потянул Иоганн отца Иеремию за рукав сутаны. — А Герта?
— Что — Герта? — засмеялся Бауэр. — Ты подозреваешь в убийстве Феликса столетнюю старуху?
— Нет-нет, — заверил жандарма священник. — К ней заходил доктор. Это было примерно во время убийства. Зажал ей зачем-то рот. Она сопротивлялась и сумела сорвать с его пояса ключ.
Жандарм потер лоб.
— Это уже странно. Может быть, вы и правы. Слишком много совпадений. Но каким образом тут может быть замешан доктор? Ладно, я зайду к старухе, если будет не слишком поздно. А сейчас, мне кажется, мы должны отправиться в дом родителей Феликса и поговорить со слугами — не пропало ли что в хозяйстве? Да и слуги — все ли на месте? Я думаю, нам удастся найти какие-то следы там. Пойдете со мной?
— А как же Себастьян?
— Да, вроде, страсти улеглись… Дом Феликса не так уж далеко, обернемся быстро, никто и не заметит нашего отсутствия. К тому же почти стемнело. Преступник может сейчас вертеться около места преступления. Они часто на него возвращаются к ночи, чтобы скрыть улики. Запрём кутузку, и быстро сходим. Втроем скоро управимся.
23
На улице солнце зашло за высокую мельницу, и на деревню опустилась теплая летняя ночь. Где-то громко стрекотали кузнечики, рассказывая друг другу о последних новостях, в окнах домов загорался свет, а на небо, беззвучно кряхтя и ругаясь, карабкалась толстая бледная луна.
— А убийца до Себы не доберется? — спросил Иоганн, наблюдая, как жандарм вешает на дверь кутузки большой амбарный замок. — Я читал, что есть такие воровские ломики, так ими можно любой замок взломать.
Бауэр подергал замок, убедился, что он закрыт и насмешливо посмотрел на мальчишку.
— А зачем убийце к твоему Себастьяну лезть? — спросил он и, не дожидаясь ответа, развернулся и зашагал к дому Феликса.
— Ну мало ли… — развёл руками Иоганн. Впрочем, он и сам понимал, что сморозил глупость. Одно дело разъярённая убийством односельчанина толпа — успокоилась, слава Богу, а другое — расчетливый хладнокровный убийца, который, наверное, каждый шаг свой просчитывает. Иоганн поправил картуз на голове и зашагал следом за жандармом и священником.
Бледная луна светила им в спины, отчего тени впереди казались длинными и какими-то нереальными. Словно три великана идут за спиной, и тени принадлежат этим великанам — длинноногим, длинноруким, с непропорционально маленькими головами. Они уже подходили к большой усадьбе семьи Шульц — родителей Феликса, когда жандарм резко затормозил и замер, вглядываясь в темные силуэты деревьев, что росли в стороне. Великан, шедший за Бауэром, тоже замер и повернул свою маленькую голову вслед за жандармом.
— Что там? — не выдержал Иоганн.
Вслед за ним и отец Иеремия вопросительно посмотрел на своего спутника. Бауэр еще постоял несколько секунд, а затем хмуро бросил:
— Показалось… Смотрите-ка, а слуги еще не спят.
Слуги действительно не спали, расположившись на большом крыльце дома. Их было трое — кухарка, садовник и горничная, она же прачка. Впрочем, маленький, длинноносый, в помятом костюме мужичонка только именовался садовником. И лицом, и фигурой он удивительно напоминал уменьшенную копию героя картины Карла Шпицвега «Книжный червь». И на самом деле отвечал за все хозяйство семьи Шульц.
Обеим женщинам — кухарке и прачке — было далеко за пятьдесят. Женщины, однако, были крепкими, здоровыми, с деревенским румянцем на щеках и чем-то похожими друг на друга — то ли дородной фигурой, то ли манерой речи с небольшим, едва уловимым, акцентом. Стоявший между ними садовник казался утлым корабликом из поэмы Гомера, что попал между двумя могучими скалами. Иоганн унял свою буйную фантазию, но про себя решил называть кухарку Сциллой, а горничную — Харибдой.
Расположились на скамье под раскидистым старым вязом — Отец Иеремия устало вытянул ноги, а господин Вальтер достал из кармана лист бумаги и принялся аккуратно записывать показания слуг. Те стояли рядом, а Иоганн прохаживался вокруг дерева, внимательно слушая, о чем выспрашивают их жандарм со священником.