Убийство в Рабеншлюхт
Шрифт:
На груженой телеге место нашлось только Анне, она и правила лошадью — мужчины шли рядом, пешком. Припозднились они нынче. Скоро уж и сумерки, до кузницы точно затемно доберутся. Ну да ничего. Телега и во дворе постоит, если дождя не будет, как обещает бродяга.
В лесу было заметно темнее. Тени выползали из-под деревьев, сладко потягиваясь, и ложились на дорогу. А тут еще туча заслонила заходящее солнышко, совсем сумрачно стало. Анна занервничала, вспомнив о привидениях, и кузнец принялся ее успокаивать. Потом щенок разлаялся, словно учуял кого. Может, зверя, а может… Остановились, постояли, прислушиваясь да ничего не услышав, двинулись дальше. И все же что-то не давало покоя, шли молча, настороженно.
— Фрау Анна, лошадь стегайте! — очнулся Себастьян, и не успел Генрих что-то сделать, как сын его подскочил к телеге и со всей силы ударил лошадь по крупу. Та перепугано всхрапнула и резко рванула телегу.
— Куда?! — рявкнул кузнец. — Стой!
Со стороны колодца раздалось зловещее и громкое:
— У-у-у-у-у!
Нервы мальчишки не выдержали, и он бросился вслед за телегой. Та уже была на повороте, неуклюжая пирамида груза накренилась, веревка лопнула, и домашний скарб жены кузнеца посыпался на землю. Генрих развернулся к привидению, но тут оно смолкло и странно завалилось на бок. Послышалось глупое хихикание, две юрких тени бросились в стороны, а из-за колодца показался Альфонс Габриэль, ведущий за ухо… дочку молочников.
— Пустите! — пыталась вырваться девчонка. — Да пустите же, больно!
К колодцу бродяга вернулся следующим днем. История с глупой шуткой детей молочников уже успела обойти всю деревню. Кто-то хмурился, кто-то хохотал, саму Марию отстегал розгами Йоахим, и все вроде бы успокоились. Все, кроме, Альфонса Габриэля — он выронил у колодца свой спотжетон. Искал монету долго, всю окрестность облазил да только без толку. Пропала как и не было. Несколько раз прибегал Себастьян, интересовался, затем снова убегал, а бродяга все ходил по лесу, по дороге — от бывшего дома бывшей лесничихи до кузницы и обратно, и искал монету. А потом, обессиленный, забрался под вечер на сеновал и… заплакал.
— Ты чего? — спросил Себастьян.
Альфонс не ответил. Он лежал на спине, глядел в небо на бледные осенние звезды и молчал.
— Альфонс, — попытался растормошить его Себастьян. — Подумаешь, монета, не расстраивайся!
— Нас пятеро тогда осталось, — неожиданно произнес бродяга. — И полковник Клаус фон Кей со знаменем. Все побежали, а мы нет, мы своего полковника защищали и знамя. Ранен фон Кей был в ногу, не мог идти, но отстреливался вместе с нами. У нас тогда винтовки Дрейзе были, еще с австрийской компании, надежное оружие, но не чета французским Шасспо. Те и легче, и стреляли вдвое дальше, а мы патроны вручную вставляли…. Два часа ада.
Бродяга помолчал, по прежнему глядя в небо, словно рассказывал свою историю не Себастьяну, а холодным и равнодушным осенним звездам.
— Все полегли, — наконец сказал Альфонс. — Вдвоем мы остались. Полковника еще ранили, не жилец уже был, когда нас отбили. «Ты достоит Железного Креста, — говорит. — Ты знамя полка спас, солдат. Нечего мне тебе на память оставить, возьми вот монету. Да запомни это сражение и своего полковника» Умер он, даже до врача не донесли. А на мне ни царапины, все счастливчиком называли. Кто знал, что мне через день руку оторвет и контузит…
Себастьян сам не заметил, как смахнул слезу.
— Завтра я обязательно монету найду! — пообещал он. — Весь лес перерою, а найду.
— Не найдешь, — вздохнул Альфонс. — Этот жетон мне талисманом был в самые тяжелые времена. Никогда я его не предавал, один лишь раз… тогда, с Феликсом… Вот он и не простил…
И бродяга снова уставился на осенние звезды. Точно такие же, как тогда, на войне, почти двадцать лет назад.
Вальтер
Зима 18…. года выдалась холодной. Со всей Европы приходили известия о страшной болезни под названием Grippe, уносившей десятки тысяч жизней. Герман фон Вебер, исхудавший после перенесенной болезни, сидел в доме у отца Иеремии и пил горячий чай, грея ладони о большую глиняную кружку. Голос у следователя был хриплым, речь то и дело перемежалась кашлем, но дела вынудили его вернуться в Рабеншлюхт. А за окном завывала вьюга, что уж совсем было явлением странным и почти что апокалипсическим.
— Сглазил Бауэр это место, — посетовал фон Вебер. — Никто не хочет сюда ехать. Еле уговорил старого своего приятеля, тот уже в отставку собирался. Ну ничего… Думаю, годков пять еще послужит, человек он обстоятельный, вдумчивый. Кстати, Бауэра так и не поймали. Скрылся, словно его и не было. Думаю, опять имя сменил.
— Опять? — переспросил отец Иеремия.
— А вы не знаете? Ну да… откуда… Настоящее имя его оказалось вовсе не Вальтер Бауэр, а Франсуа Эжен Вуалье. Примечательная личность. Родился в Лотарингии, учился в Париже на юриста, знал несколько языков… Блестящая карьера, отец Иеремия, перед ним открывалась. Да только попался на воровстве и был с позором изгнан. Всегда до чужих денег жаден был. В доме его матери, рассказывают, много старых книг и что интересно, всё больше по военной стратегии, по тактике войн да по римским завоеваниям. Вот и на латыни книг было не мало. Вряд ли их читала старушка, верно? Она, кстати, еще жива и вполне бодро выглядит, мы туда своего человека посылали. О сыне и слышать не хочет, лет пять уже его не видела. С тех пор, как он из Индии вернулся.
Генрих фон Вебер закашлялся, немного помолчал, отпивая маленькими глоточками из кружки, и продолжил:
— Боксировал он неплохо, знаете такую английскую забаву?
Священник отрицательно покачал головой.
— Драка по существу. Но только руками и один на один. В общем, силен был Франсуа Эжен и решил податься в армию, как раз и война началась Франко-Прусская. Да только быстро понял, что пуле все равно в кого попадать. А тут еще французишки терпели одно поражение за другим. Дезертировал и стал мародером. Вместе с приятелем, таким же дезертиром, подобрали они раненого немецкого офицера Вальтера Бауэра…
— О, Боже! — воскликнул отец Иеремия. — Так вот от кого он взял имя.
— Темная история, — согласился фон Вебер. — Офицера добили, а документы забрал себе Вуалье. Кто из них убил, не ясно, этот приятель — он сейчас на каторге — валит вину на Вуалье, но сами понимаете, верить каторжнику…. Некоторое время Вуалье жил в Германии по поддельным документам и считался ветераном войны. Но затем попался на глаза кому-то, кто лично знал Бауэра и вынужден был бежать. Предложил свои услуги русским, и отбыл подавлять восстание в Кокандском ханстве.
— Это, кажется, в Азии? — спросил отец Иеремия. — Наверное, владения русских?
— Да, — кивнул следователь. — Местное население постоянно бунтовало против России, так что Вуалье попал в самое пекло. Видимо, опять мародерствовал, а может, и предавал. Так или иначе, однажды он перешел на сторону Худояра, предводителя восставших, а затем бежал с ним сначала в Китай, а затем в Индию. Служил у британцев, подавлял восстание сипаев. Оттуда-то в 80-м и вернулся снова во Францию, тогда мать его и видела в последний раз. Ей портрет показывали Бауэра, признала сына. Затем снова была какая-то темная история, и Вуалье решил податься обратно в Германию. Благо документы на имя Бауэра у него сохранились. Как ни странно, но он получил даже знак отличия, который дожидался пропавшего героя войны. Но однако, решил, что в деревне будет поспокойнее. И поехал на службу в Рабеншлюхт, жандармом… Сдается мне, он что-то знал про клад еще до всей этой истории.