Убийство в Вене
Шрифт:
Минуту спустя он встал и покрутил тумблер на сейфе в стене позади своего кресла. Там, среди папок и стопки надушенных любовных писем от работавшей у него девицы, лежала видеозапись допроса. Круц посмотрел на дату, значившуюся на наклейке – «январь 1991 года», вставил пленку в плейер и нажал на кнопку «Пуск».
Изображение несколько раз дернулось, прежде чем все встало на место. Камера была установлена высоко в углу комнаты, где шел допрос, поэтому оно было скошенным. Запись была зернистая, выполненная техникой предыдущего поколения. По комнате с угрожающей медлительностью расхаживал более молодой Круц. За столом, где шел допрос, сидел израильтянин с черными, обожженными руками и глазами, в которых застыла смерть. Круц был уверен, что это тот же человек, который теперь именует себя Гидеоном Арговым. Вопреки правилам первый вопрос
«Где мой сын?»
«Боюсь, он мертв».
«А моя жена?»
«Ваша жена серьезно ранена. Ей требуется немедленная медицинская помощь».
«Тогда почему же ее не оказывают?»
«Нам необходимо получить некоторую информацию, прежде чем отправить вашу жену на лечение».
«Почему ее сейчас не лечат? Где она?»
«Не волнуйтесь: она в хороших руках. Нам нужно сначала получить ответ на некоторые вопросы».
«Какие, например?»
«Для начала вы скажете нам, кто вы на самом деле. И пожалуйста, не лгите нам больше. У вашей жены не так много времени».
«Меня уже сто раз спрашивали, как мое имя. Вы знаете мое имя! Господи, да окажите же ей необходимую помощь!»
«Окажем, но сначала назовите ваше имя. На этот раз – настоящее имя. Никаких больше прозвищ, псевдонимов или кличек. У нас нет на это времени, если вы хотите, чтобы ваша жена осталась жива».
«Меня зовут Габриель, сволочь!»
«Это ваше имя или фамилия?»
«Имя».
«А ваша фамилия?»
«Аллон».
«Аллон? Это еврейская фамилия, верно? Значит, вы – еврей. И я подозреваю, что вы также израильтянин».
«Да, я израильтянин».
«Если вы израильтянин, то что вы делаете в Вене с итальянским паспортом? Вы явно агент израильской разведки. На кого вы работаете, мистер Аллон? И что вы тут делаете?»
«Позвоните послу. Он знает, с кем надо связаться».
«Мы позвоним вашему послу. И вашему министру иностранных дел. И вашему премьер-министру. Но сейчас, если вы хотите, чтобы вашей жене была оказана столь необходимая ей медицинская помощь, вы нам скажете, на кого вы работаете и зачем вы находитесь в Вене».
«Да позвоните же послу! Помогите моей жене, черт бы вас побрал!»
«На кого вы работаете?»
«Вы знаете, на кого я работаю! Помогите моей жене. Не дайте ей умереть!»
«Ее жизнь в ваших руках, мистер Аллон».
«Вы – покойник, мать вашу… Если моя жена сегодня умрет, вы – покойник. Вы меня слышите? Вы, черт побери, – покойник!»
Дальше на ленте пошли серебристо-черные разводы. Круц долго сидел, не в силах оторвать взгляд от экрана. Наконец он включил в телефоне прямую линию и по памяти набрал номер.
– Боюсь, у нас проблема.
– Говорите.
Круц сказал.
– Почему вы его не арестуете? Он нелегально приехал в страну по подложному паспорту и в нарушение соглашения, достигнутого между вашей службой и его службой.
– А потом что? Передать его государственному прокурору, чтобы он отправил его в суд? Мне кажется, прокурор использует этот случай в свою пользу.
– Так что же вы предлагаете?
– Что-нибудь более незаметное.
– Считайте израильтянина вашей проблемой, Манфред. Решайте ее.
– А как насчет Макса Клайна?
Разговор был прерван. Круц повесил трубку.
В тихой заводи квартала Штефансдом, в тени, отбрасываемой северной башней собора, есть улочка, такая узкая, что по ней можно только ходить пешком. В начале этой улочки на первом этаже солидного старого дома в стиле барокко есть магазинчик, который торгует лишь старинными часами для коллекционеров. Вывеска над дверью составлена осмотрительно, часы торговли не указаны. В иные дни магазинчик вообще закрыт. Продавцов, кроме хозяина, нет. Для категории особых клиентов он известен как герр Грубер. Для других – Часовщик.
Это был низенький, мускулистый человек. Он предпочитал ходить в пуловерах и свободных твидовых пиджаках, поскольку официальные рубашки с галстуком ему не шли. Голова у него была лысая, с венчиком остриженных седых волос, глаза – черные, мутные. Он носил очки с круглыми стеклами в черепаховой оправе. Руки у него были более крупные, чем у большинства людей его профессии, но ловкие и умелые.
В его мастерской царил порядок, как в операционной. На рабочем столе в лужице яркого света лежали старинные, двухсотлетней давности, невшательские настенные часы. Футляр, расписанный медальонами с цветами, был в отличном состоянии, как и эмалированный циферблат с римскими цифрами. Часовщик приступил к последней стадии обширного ремонта невшательского двухтяглового механизма. Отремонтированные часы будут стоить около десяти тысяч долларов. Их ждал покупатель – коллекционер из Лиона.
Звон колокольчика у входной двери прервал работу Часовщика. Он заглянул за дверную притолоку и увидел стоявшего на улице человека, – рассыльного мотоциклиста в мокрой от дождя, блестевшей, как шкура моржа, кожаной куртке. Под мышкой он держал пакет. Часовщик подошел к двери и отпер ее. Рассыльный молча вручил пакет, сел на мотоцикл и умчался.
А Часовщик снова запер дверь и отнес пакет на свой рабочий стол. Медленно его развернул – он почти все делал медленно – и снял крышку с картонного ящика. Там лежали французские настенные часы эпохи Людовика XV. Прелестные. Часовщик снял футляр и достал механизм. Внутри лежало досье и фотография. Он в течение нескольких минут просматривал документ, затем спрятал досье в большом томе под названием «Часы для экипажей в эпоху королевы Виктории».
Часы эпохи Людовика XV поступили к Часовщику от самого важного его клиента. Часовщик не знал его фамилии, – знал только, что это богатый человек с солидными связями в политических кругах. Большинство его клиентов обладали такими же достоинствами. Правда, это был клиент другого рода. Год назад он дал Часовщику список имен мужчин, разбросанных по Европе, Ближнему Востоку и Южной Америке. Часовщик постепенно шел по этому списку. Он убил человека в Дамаске, другого – в Каире. Он убил француза в Бордо и испанца в Мадриде. Он пересек Атлантику, чтобы убить двух состоятельных аргентинцев. Одно имя еще оставалось в списке – швейцарский банкир в Цюрихе. Часовщик еще не получил сигнала, чтобы разделаться с ним. В полученном им сегодня досье было новое имя, несколько ближе к дому, чем он предпочитал, но это едва ли могло служить препятствием. Часовщик решил принять заказ.
Он взял телефонную трубку и набрал номер.
– Я получил часы. Как быстро нужно их сделать?
– Считайте эту работу срочной.
– За срочную работу – дополнительная плата. Я полагаю, вы готовы ее заплатить?
– А сколько дополнительно?
– Моя обычная ставка плюс половина.
– За эту работу?
– Вы хотите, чтобы я ее выполнил, или нет?
– Я пришлю первую половину утром.
– Сегодня вечером.
– Если вы настаиваете…
Часовщик повесил трубку, как раз когда сотня механизмов одновременно отзвонила четыре часа.
8
Вена
Габриелю никогда не нравились венские кафе. Было что-то в царившем там запахе – застоявшегося табачного дыма, кофе и спиртного, – вызывавшее у него отвращение. И хотя по природе он был человек тихий и спокойный, ему не нравилось подолгу сидеть без дела, теряя драгоценное время. Он не читал на людях, опасаясь старых врагов. Кофе пил только утром, чтобы проснуться, а от жирных десертов его мутило. Остроумные беседы докучали, а разговоры других людей, особенно немецких псевдоинтеллектуалов, доводили чуть не до безумия. Адом для Габриеля было бы сидеть в комнате и слушать дискуссию об искусстве, которую вели бы люди, ничего в нем не понимающие.
Он больше тридцати лет не был в кафе «Централь». Здесь, в этом кафе, проходил последний этап его обучения у Шамрона, оно было порталом между жизнью до работы в службе и нереальным миром, в который он вступил потом. В конце периода тренировки Шамрон придумал еще один тест, чтобы проверить, готов ли Габриель. Его выбросили в полночь из машины на окраине Брюсселя без документов и без единого сантима в кармане и велели на другое утро встретиться с агентом в Амстердаме в «Лейдсеплейне». Габриель выкрал деньги и паспорт у американского туриста и утренним поездом сумел туда приехать. Ждавшим его агентом оказался Шамрон. Он забрал у Габриеля паспорт и оставшиеся деньги и велел быть на другой день в Вене в другой одежде. Они встретились на скамейке в Штадтпарке и пошли в кафе «Централь». За столиком рядом с высоким арочным окном Шамрон дал Габриелю билет на самолет в Рим и ключ от шкафчика в аэропорту, где он найдет «беретту». Двумя ночами позже в вестибюле многоквартирного дома на пьяцца Аннабальяно Габриель совершил свое первое убийство.