Убийство в Вене
Шрифт:
Минут через пять он вышел на большую поляну. В конце поляны, метрах в ста от Габриеля, стоял дом, традиционный альпийский коттедж, очень большой, с островерхой крышей и низкими карнизами над стенами. Габриель постоял с минуту, прислушиваясь, не заметили ли его появления. Успокоившись, пошел вокруг поляны, держась деревьев. Дом был в полнейшей темноте – никаких огней ни внутри, ни снаружи. И никаких машин.
Он постоял, раздумывая, следует ли совершить преступление на австрийской земле, проникнув в дом. Пустой коттедж давал возможность заглянуть в жизнь Фогеля, – такая возможность, уж конечно, не скоро ему подвернется. На память пришел неоднократно виденный им сон. Тициан хочет проконсультироваться с Габриелем по поводу реставрации, но Габриель все откладывает встречу с Тицианом, так как безнадежно запаздывает с работой и не может выкроить время для встречи. Тициан страшно оскорблен и в ярости аннулирует приглашение. Габриель, оставшись один на один перед огромным полотном, трудится без помощи мастера.
И он пошел по поляне. Взгляд, брошенный через плечо, подтвердил то, что он и так уже знал: на снегу оставались четкие следы, ведущие от края деревьев к задней части дома. Если снова не пойдет снег, эти следы выдадут его. «Иди же. Тициан ждет…»
Он подошел к коттеджу сзади. Во всю длину внешней стены была уложена поленница. В конце ее была дверь. Габриель попытался ее открыть. Конечно, заперта. Он снял перчатки и достал тонкую металлическую полоску, которую обычно носил в бумажнике. Он осторожно вставил ее в прорезь для ключа и стал поворачивать, пока не почувствовал, что механизм поддается. Тогда он повернул ручку и вошел в коттедж.
Он включил фонарик и обнаружил, что находится в прихожей. У стены чинно стояли три пары «веллингтонов». На крючке висело лоденовое пальто. Габриель проверил карманы: немного мелочи; скомканный платок с остатками засохшей старческой мокроты.
Он открыл дверь и увидел перед собой лестницу. Габриель быстро пошел наверх с фонариком в руке, пока не дошел до другой двери. Она была не заперта. Габриель приоткрыл ее, и стон сухих петель эхом отозвался в тишине дома.
Он оказался в кладовке – такое было впечатление, словно ее ограбила отступавшая армия. Полки были почти пустые, и на них лежал тонкий слой пыли. Примыкавшая к кладовке кухня была сочетанием современного и традиционного. Немецкие бытовые приборы со стальной облицовкой – и чугунные котлы, висящие над большим открытым очагом. Габриель открыл холодильник: полупустая бутылка австрийского белого вина, ломоть сыра, позеленевшего от плесени, несколько старых баночек специй.
Габриель прошел через столовую в большую гостиную. Он провел лучом света по комнате и застыл, увидев старинный письменный стол. В нем был всего один ящик. Деформировавшийся от холода, он был плотно пригнан. Габриель сильно дернул и чуть не выдрал ящик. Он посветил внутрь фонариком: карандаши и ручки, ржавые скрепки, пачка канцелярской бумаги с эмблемой Торговой и Инвестиционной корпорации Дунайской долины и личным адресом: «Со стола Людвига Фогеля…»
Габриель закрыл ящик и провел лучом по крышке стола. На деревянном подносе лежала корреспонденция. Он пролистал странички: два-три личных письма, документы, похоже, связанные с деловой деятельностью Фогеля. К некоторым документам были прикреплены бумажки с записями, сделанными все теми же каракулями. Габриель схватил бумаги, сложил пополам и сунул за пазуху.
Телефон был снабжен встроенным автоответчиком и цифровым дисплеем. Часы показывали неверное время. Габриель приподнял крышку и увидел там пару мини-кассет. Он по опыту знал, что пленки на телефонах никогда полностью не стираются и что много ценной информации часто остается, так что технику с соответствующим оборудованием легко ее добыть. Габриель взял кассеты и опустил в карман. Затем он закрыл крышку и нажал на кнопку воспроизведения. Раздались гудок и диссонансное чириканье автоматического набора. На дисплее мелькнул номер: 5124124. Венский номер. Габриель запомнил его.
Следующим звуком был однотонный звонок австрийского телефона, затем раздался второй. Не дожидаясь третьего звонка, какой-то мужчина снял трубку:
– Алло… Алло… Кто это? Людвиг, это вы? Кто там?
Габриель протянул руку и отключил связь.
Он поднялся по главной лестнице. Сколько в его распоряжении времени, пока человек на том конце провода поймет свою ошибку? Как быстро может он мобилизовать свои силы и осуществить контрнаступление? Габриель чуть ли не слышал тиканье часов.
На верху лестницы была своеобразная ниша, оборудованная в качестве места для отдыха. Рядом с креслом лежала стопка книг и на них – пустая коньячная рюмка. По обе стороны ниши были двери, ведущие в спальни. Габриель вошел в правую дверь.
Потолок тут был скошенный, повторявший форму крыши. Стены – голые, если не считать большого креста, висевшего над незастланной кроватью. На стоявшем на ночном столике будильнике вспыхивали цифры: 12.00… 12.00… Перед будильником, свернувшись змеей, лежали черные четки. В изножье кровати на столике на колесиках стоял телевизор. Габриель провел по экрану пальцем в перчатке и оставил в пыли черный след.
Вместо стенного шкафа был большой гардероб в эдвардианском стиле. Габриель открыл дверцу и посветил фонариком: горки аккуратно сложенных свитеров, пиджаки, рубашки для выхода и брюки, свисающие с перекладины.
Габриель открыл ящик. Внутри находился выложенный фетром футляр для драгоценностей: потускневшие запонки, кольца с печаткой, старинные часы на треснувшем черном кожаном ремне. Он перевернул часы и обследовал их заднюю часть, вытертую до полировки за множество лет носки. Там была выгравирована надпись: «Эриху с обожанием от Моники». Габриель взял одно из колец – тяжелое золотое кольцо с орлом. На внутренней его стороне тоже была выгравирована тоненькая надпись: «1005 – отлично сработано. Генрих». Габриель сунул часы и кольцо в карман.
Выйдя из спальни, он задержался в нише. Бросив взгляд в окно, он увидел движение на подъездной дороге. Он зашел во вторую спальню. В воздухе сильно пахло розовым маслом и лавандой. Светлый мягкий ковер покрывал пол; на кровати лежало цветастое стеганое покрывало. Здесь стоял такой же гардероб эдвардианского стиля, что и в первой спальне, только с зеркальными дверцами. Внутри Габриель обнаружил женскую одежду. Ренате Хофманн говорила ему, что Фогель был всю жизнь холостяком. Кому же принадлежали эти вещи?
Габриель подошел к ночному столику. На кружевной салфетке лежала большая Библия в кожаном переплете. Он взял ее за корешок и пролистал страницы. На пол выпала фотография. Габриель вгляделся в нее при свете фонарика. На альпийском летнем лугу сидели на одеяле женщина, юноша и мужчина среднего возраста. Все трое улыбались, глядя в аппарат. Рука женщины лежала на плечах мужчины. И хотя фотография была снята тридцать или сорок лет назад, ясно было, что мужчина – это Людвиг Фогель. А женщина? «Эриху с обожанием от Моники». Юноша, красивый и аккуратно одетый, казался странно знакомым.