Убийство в Вене
Шрифт:
В западной части Иерусалима на верху холма находится «Яд Вашем» – официальный израильский мемориал, сооруженный в память о шести миллионах, погибших в холокосте. «Яд Вашем» является также самым крупным в мире центром исследований и документации, связанных с холокостом. В его библиотеке хранится свыше 100 тысяч томов – самое крупное в мире и полное собрание литературы по холокосту. В его архивах находится свыше 58 миллионов страниц оригинальных документов, в том числе тысячи личных свидетельств, написанных, продиктованных или зафиксированных на видеопленке оставшимися в живых после холокоста людьми, находящимися в Израиле и разбросанными по всему миру.
Мордехай Ривлин ожидал Габриеля. Толстенький бородатый ученый, говоривший на иврите с ярко выраженным бруклинским акцентом, Ривлин занимался не жертвами холокоста, а теми, кто сделал их жертвами, – немцами, обслуживавшими нацистскую машину смерти, и тысячами их пособников негерманского происхождения, которые добровольно и охотно принимали участие в величайшем в истории массовом истреблении людей. Ривлин работал платным консультантом Бюро специальных расследований министерства юстиции США, подбирая документальные доказательства вины обвиняемых нацистских военных преступников и ведя в Израиле поиски живых свидетелей. Когда Ривлин не сидел в архивах «Яд Вашема», его обычно можно было найти среди оставшихся в живых, где он выискивал тех, кто помнил.
Они с Габриелем побеседовали за кофе в столовой Центра. Версия событий, изложенных Габриелем, была тщательно сокращена, но так, чтобы ничего важного не было упущено при переводе. Габриель показал Ривлину все, что он сумел собрать в Австрии: папку из Государственного архива, фотографию, часы и кольцо. Когда Габриель обратил внимание Ривлина на надпись на внутренней стороне кольца, тот прочел ее и быстро поднял глаза на Габриеля.
– Поразительно, – шепотом произнес он.
– То есть?
– Мне надо подобрать кое-какие документы из архива. – Ривлин поднялся со стула. – Это займет некоторое время.
– Как долго?
Архивариус пожал плечами.
– Час, может быть, немного меньше. Вы когда-нибудь бывали в мемориале?
– Только когда учился в школе.
– Пойдите прогуляйтесь. – Ривлин похлопал Габриеля по плечу. – И возвращайтесь через час.
Произнеся это, он повернулся и исчез в хранилище.
Габриель прошел по узкому пешеходному мостику и двинулся дальше в прохладной тени сосен. Постоял немного возле Канделябры, затем медленно пошел по проспекту Праведных народов, названному так в благодарность тем, кто помогал евреям. В Зале Памяти он постоял перед вечным огнем, который горел среди черных базальтовых стен, на которых были выгравированы самые кошмарные названия в истории: Треблинка, Собибор, Майданек, Берген-Бельзен, Челмно, Аушвиц…
Рядом, в Зале Жертв, он побродил среди бесконечного множества ящиков, набитых свидетельствами о судьбе того или иного мученика: фамилия, место и дата рождения, имя родителей, местожительство, профессия, место смерти. С помощью гида Габриель нашел ящик со свидетельствами о его деде и бабушке – Викторе и Саре Франкель. Два листа бумаги были единственными им памятниками. Внизу каждой страницы стояло имя того, кто сообщил сведения о них: Айрин Аллон, мать Габриеля.
Он дал несколько шекелей гиду и получил распечатку каждого документа. Положил их в карман пальто и направился в соседнее здание – музей искусства «Яд Вашема», где хранилось самое крупное в мире собрание искусства холокоста. Он бродил по галереям, не в силах представить себе силу человеческого духа, какая требовалась, чтобы создавать произведения искусства в условиях голода, рабства и невероятной жестокости. И его собственная работа внезапно показалась пустячной и полностью лишенной смысла. Какое значение имеют умершие святые в музеях, какими являются церкви? Марио Дельвеккио, самоуверенный, самовлюбленный Марио Дельвеккио, казался совершенно ненужным.
В последней комнате были выставлены работы детей. Одна картина буквально вызвала у него удушье – сделанный углем набросок ребенка-гермафродита, съежившегося перед гигантской фигурой офицера СС.
Габриель взглянул на свои часы. Прошел час. Он покинул музей искусства и поспешил в архив, чтобы узнать результаты поисков Мордехая Ривлина.
Он нашел Ривлина на переднем дворе архива – тот взволнованно шагал по двору. Ривлин схватил Габриеля за локоть и повел в здание – в конференц-зал без окон на втором этаже. Две толстые папки ждали их. Ривлин открыл первую и протянул Габриелю фотографию. Это был молодой Людвиг Фогель в форме штурмбаннфюрера СС.
– Перед вами Радек, – прошептал Ривлин, не в силах сдержать волнение. – По-моему, вы нашли Эриха Радека.
13
Вена
Герр Конрад Беккер из «Беккер-унд-Пуль», Тальштрассе, 26, Цюрих, прибыл в Вену в то же утро. Он без задержки прошел таможню и направился в зал прилета, где обнаружил шофера в форме, державшего картонку с надписью «Герр Бауэр». Клиент настаивал на дополнительной предосторожности. Беккер не любил этого клиента, как не было у него и иллюзий относительно происхождения его счета, но таким уж было частное банковское дело в Швейцарии, и герр Конрад Беккер верил в него. Если бы капитализм был религией, Беккер был бы главой экстремистской секты. По ученому мнению Беккера, человек имеет от Бога право зарабатывать деньги, не подчиняясь регламентациям правительства, и хранить их где и как ему угодно. Нельзя по желанию избегать налогообложения, – это моральный долг. В засекреченном мире цюрихских банкиров он славился своей крайней предусмотрительностью. Поэтому-то Конраду Беккеру и доверен был этот счет.
Двадцать минут спустя машина остановилась перед серым каменным домом в Пятом округе, на улице под названием Штёббергассе. Беккер велел шоферу дважды нажать на клаксон, и после небольшой задержки ворота медленно открылись. Как только машина двинулась по подъездной аллее, из главного входа вышел мужчина и спустился по маленькой лестнице. Ему было около пятидесяти, фигурой и раскачивающейся походкой он походил на спортсмена, занимающегося бегом в горах. Его звали Клаус Хальдер. Он работал охранником у человека, которому принадлежал дом.
Хальдер открыл дверцу машины и провел Беккера в вестибюль. Как всегда, он попросил банкира открыть чемоданчик для обследования. Затем Беккеру надо было встать в унизительную леонардовскую позу, расставив руки и ноги, чтобы все его тело было обследовано магнитометром.
Наконец его провели в гостиную, официальную венскую приемную с ярко-желтыми стенами, увенчанными лепниной цвета топленых сливок. Мебель была в стиле барокко, обтянутая дорогой парчой. На камине тихонько тикали часы из золоченой бронзы. Каждый предмет мебели, каждая лампа, каждая безделушка гармонировали и превращали комнату в единое целое. Это была комната человека, явно имевшего деньги и равно обладавшего вкусом.
Герр Фогель, клиент, сидел под портретом, который, по мнению герра Беккера, был написан Лукасом Кранахом-старшим. Фогель медленно поднялся с кресла и протянул руку. Пара получилась очень разная: Фогель – высокий, представитель германской расы с ярко-голубыми глазами и седыми волосами; Беккер – маленький и лысый космополит, держащийся с уверенностью, порожденной разнообразием его клиентов. Фогель выпустил руку банкира и жестом указал на пустое кресло. Беккер сел и вынул из своего «дипломата» переплетенную кожей папку. Клиент медленно наклонил голову, – не тяните.