Убийство жестянщиков
Шрифт:
— Здесь полтора.
— Замечательно. На сколько потянет?
Оказалось многовато. Закрывая за мной дверь, он сказал:
— Заходите в любое время.
* * *
Вход на кладбище цыганам, бродягам и нищим запрещен.
На похороны
Первое, что следует знать, — расходы не имеют значения. Во-вторых, вы наверняка никогда не сталкивались с таким бурным проявлением горя. Считается, что арабские женщины — лучшие плакальщицы. Их даже близко нельзя поставить с этими кочевыми цыганками. И дело не в том, что они рвут на себе одежду. Они надрывают свои души. Дилан Томас, написавший о ярости по поводу умирания света, увидел бы, как его слова материализуются.
Я порадовался, что парня хоронили на кладбище Бохермор, потому что никто из моих там не похоронен. Моих всех уложили в Рахуне рядом с мертвым любовником Норы Барнакл. Надо будет как-нибудь туда смотаться.
Обычай идти пешком за катафалком почти устарел. Но не сегодня. Подошел Трубочист и предложил:
— Хотите, я попрошу кого-нибудь вас подвезти?
— Спасибо. Я пойду пешком.
Он был доволен. У могилы некоторые из тинкеров жали мне руку, хлопали по плечу. Видно, прошел слух, что я в порядке. Я в достаточной степени стоял вне закона, чтобы быть принятым ими. Они говорили:
— Да благословит вас Господь, сэр. Спасибо вам за вашу заботу. Да сохранит вас святая Богоматерь.
Вот таким путем. В их словах чувствовалась теплота.
Я пошел бродить между надгробиями и вот на что наткнулся:
Томми Кеннеди
Библиотекарь
1938–1989
Господи, до чего близко к моему теперешнему возрасту. Я не верю в дурные приметы, но кокаин верит. Я невольно поежился. И не расслышал, как сзади подошел Трубочист.
Он сказал:
— Джек.
Я подпрыгнул на два фута. Он кивнул на надгробный камень и сказал:
— Он был другом моих людей.
— Он был и моим другом.
— Лучшие уходят первыми.
— Так всегда говорят ирландцы.
Он взглянул на меня почти с сочувствием. Мужчины себе такое редко позволяют. Мы не любим выставлять свои чувства напоказ. Мне даже не хотелось догадываться, что вообще он может обо мне думать. Он сказал:
— Там в гостинице скромные поминки.
— Спасибо, я загляну.
— Я это знаю, Джек.
И ушел. Я положил дрожащую руку на надгробье Томми. Мало кто относился ко мне с такой теплотой и так многому научил. А я уехал в Темплмор учиться на полицейского и напрочь о нем забыл. К моему вечному стыду, я узнал о его смерти только через два года. Может, Господь и простит меня, это Его дело — прощать. Но я сам себя не прощу.
Присутствовавший на поминках священник был моим заклятым врагом. Отец Малачи. Приятель моей мамаши, который меня на дух не переносил. Он курил сигареты «Мейджер», которые когда-то недолго пользовались успехом, потому что их курил Робби Колтрейн в «Крекере». Настоящие гвозди в твой гроб, крепче, чем poitin, и в два раза более убийственные. Он сильно постарел, но чего ждать от заядлого курильщика? Малачи подошел и сказал:
— Ты вернулся.
— Верно замечено.
— Я бы убил за сигарету.
— Вы бросили?
— Господи, да нет же, просто забыл в церкви. Служки обязательно сопрут.
Я предложил ему свою сигарету. Он многозначительно взглянул на меня:
— А ты когда начал?
— Простите, святой отец, так вы будете курить или нет?
Он взял сигарету и сразу же оторвал фильтр. Я дал ему прикурить, и он жадно затянулся.
— Дерьмо.
— Милое выражение для священника.
— Ненавижу это дерьмо.
— Так не курите.
— Да не сигареты… похороны, особенно это сборище.
— Ведь все Божьи дети, так?
Он отбросил сигарету и заметил:
— Ничьи они дети, эти бомжи.
Он исчез, прежде чем я успел ответить.
Можете не сомневаться, в гостинице я появился первым. Как выразился человек получше меня: «Просто усраться можно, как это их сюда пустили».
В последнее время тинкеры восстали после долгих лет дискриминации, довольно успешно затевая судебные процессы против пабов, в которые их не пускали. Владельцам питейных заведений пришлось принять меры. Поскольку меня самого не пускали в большое количество заведений, мое сердце по этому поводу кровью не обливалось. Я подошел к стойке. Бармен с виду напоминал Робби Уильямса. Оставалось надеяться, что манеры у него получше.
— Доброе утро, сэр. Вы с похорон?
— Именно.
— В баре все бесплатно до половины третьего. Что вам налить?
— Пинту и рюмку «Джеймсона» вслед.
— Не желаете ли присесть, сэр? Я принесу заказ.
Я сунул в рот горсть арахиса. Странно, но в этот момент я думал о двух писателях. С ними меня познакомил Томми Кеннеди. Уолтер Макен, который и тогда уже был так же хорош, как и сейчас, и Поль Смит. Когда-то на моей полке стояли «Алтарь Эстер», «Упрямый сезон» и моя любимая книга — «Во мне поет лето». Не так давно в библиотеке Ламберт я отыскал «Крестьянку». С моей точки зрения, эта книга, изданная в 1961 году, превосходит и «Город проституток», и «Пепел Анжелы». С помощью Поля Смита я открыл для себя Эдну Сент-Винсент Миллей, а это что-нибудь да значит.
Бармен принес выпивку и сказал:
— Доброго здоровья.
— Спасибо.
Пиво оказалось едва ли не лучшим из того, что мне доводилось пить. Приходилось согласиться с Флэнном О'Брайеном: «Нет ничего лучше пинты простого пива». Легло на кокаин как пушинка. Будучи еще молодым полицейским, я как-то отправился посмотреть Имонна Морисси в «Брате». Еще я должен был посмотреть на Джека Макгоурена в «В ожидании Годо», но вместо этого надрался. Какая оплошность.
Я пригубил виски и вознесся почти до небес. В ресторане начали появляться тинкеры. Подошел Трубочист и сказал: