Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?
Шрифт:
Она обхватывает дерево, цепляется за него, как когда-то цеплялась за отца. Его сила с ней, с ним — ее сила. Больше ничего не было нужно и не будет нужно никогда.
С бескрайнего неба падает низкий вой. Вспыхивают яркие сигнальные огни самолета. Он сбрасывает путы гравитации, покидает аэропорт Каструп, покидает Данию. Его короткое присутствие завораживает и ослепляет. В беспощадном сиянии пальцы Нанны Бирк-Ларсен поднимаются к лицу. Ощупывают рану, что бежит от левого глаза вниз по щеке, открытую, кровоточащую.
Она слышит его
Из неописуемой боли, посреди страха вырастает жаркое и внезапное пламя гнева.
«Ты — дочь Тайса Бирк-Ларсена».
Сколько раз она слышала эти слова в ответ на свои мольбы.
Ты — Нанна Бирк-Ларсен, дитя Тайса, дитя Пернилле, и ты должна убежать от этого монстра в ночи, преследующего тебя через лес Пинсесковен на окраине города — города, в котором на расстоянии всего нескольких бесконечных километров отсюда находится то теплое, безопасное место, что зовется домом.
Она обнимает дерево, как когда-то обнимала отца, обвив руками потрескавшийся серебристый ствол. Короткая маечка заляпана грязью и кровью. Она дрожит, не двигается, убеждает себя, что спасение впереди, за пределами темного леса и мертвых деревьев, среди которых не найти укрытия.
Белый луч вновь пробегает по ней. Это не поток света с брюха самолета, что летит над пустошью, словно огромный механический ангел, и лениво поглядывает, не ждет ли спасения какая-нибудь заблудшая душа.
— Беги, Нанна, беги, — кричит голос.
«Беги, Нанна, беги», — думает она.
Один фонарь направлен теперь на нее, один пылающий глаз. И он рядом.
2
Понедельник, 3 ноября
— Это там, внутри, — сказал коп. — Ее нашел какой-то бездомный.
Семь тридцать утра. Еще не рассвело, падал прямыми ледяными полосами дождь. Инспектор отдела убийств Сара Лунд стояла у стены грязного кирпичного строения недалеко от доков и наблюдала, как мужчины в форме натягивают заградительную полицейскую ленту.
Это последнее место преступления, которое она увидит в Копенгагене. И конечно, дело придется иметь с убийством. К тому же — женщины.
— В здании никого. Мы проверяем квартиры в доме напротив.
— Сколько ей лет? — спросила Лунд.
Коп, которого она едва знала, пожал плечами и утер ладонью дождевые капли с лица.
— Почему вы спрашиваете?
Из-за кошмара, хотелось ей сказать. Кошмара, который разбудил ее сегодня в половине седьмого утра, заставил с криком подскочить на пустой кровати. Когда она встала, Бенгт, милый, чуткий, спокойный Бенгт неслышно ходил по дому, заканчивая укладывать вещи. Марк, ее сын, крепко спал в своей комнате перед телевизором, даже не шевельнулся, когда она, очень осторожно, заглянула в дверь. Этим вечером они втроем должны улететь в Стокгольм. Новая жизнь в другой стране. Назад пути нет. Мосты сожжены.
Сара Лунд была серьезной женщиной тридцати восьми лет. Она без устали всматривалась в мир вокруг себя, забывая о себе самой. Начинался ее последний рабочий день в копенгагенской полиции. У женщин вроде нее не бывает ночных кошмаров и призрачных видений в темноте, ей не может померещиться испуганное девичье лицо, отчего-то очень похожее на ее собственное много лет назад.
Это все фантазии для других, не для нее.
— Можно не отвечать, — сказал коп, хмыкнув, поднял ленту и провел Сару к раздвижной металлической двери. — Вот что я вам скажу: такого я еще не видел.
Он протянул ей пару синих резиновых перчаток, подождал, пока она их натянет, потом уперся плечом в ржавый металл. Взвизгнув, словно ошпаренный кот, дверь подалась в сторону.
— Я сейчас догоню вас, — сказал коп.
Не дожидаясь его, она сразу пошла вперед, и, как всегда это делала, внимательно огляделась. Огромные яркие глаза смотрели по сторонам, ничего не упуская.
Как только она оказалась внутри, полицейский по какой-то причине задвинул дверь обратно, причем так быстро, что кот взвизгнул октавой выше, чем в первый раз. Стало тихо: серое дождливое утро исчезло за тяжелым металлом.
Сразу за коридором было помещение, похожее на холодильную камеру при мясокомбинате, из балок через равные промежутки свисали крючья. В потолке горела одна лампочка.
Влажно поблескивал бетонный пол. В дальнем углу угадывалось какое-то движение, словно раскачивался огромный маятник.
Щелкнул невидимый выключатель, и в помещении стало темно, как в спальне этим утром, когда ее разбудил неожиданный дикий сон.
— Свет! — крикнула Лунд.
Ее голос эхом прокатился по черному пустому брюху здания.
— Включите свет, пожалуйста!
Ни звука. Она была опытным полицейским, никогда не забывала ничего из того, что ей полагалось иметь при себе, — кроме оружия. О нем она всегда вспоминала уже потом.
Но фонарик у нее был, лежал в правом кармане. Она вынула его и взяла так, как обычно держат фонарь полицейские: правая рука поднята к груди и согнута в запястье, луч направлен вперед, проникает в каждый уголок, ничего не упуская.
Луч и Лунд вышли на охоту. Одеяла, старая одежда, две смятые банки из-под кока-колы, пустая упаковка от презервативов…
Через три шага она остановилась. Справа, там, где стена смыкалась с полом, виднелось алое пятно какой-то липкой жидкости, и от него две параллельные полосы на потрескавшемся бетоне — так размазывается кровь, когда тело тащат волоком.
Лунд сунула руку в карман, достала пакетик никотиновой жвачки, бросила одну пастилку в рот.
Не только Копенгаген оставался в прошлом. Табак тоже был в черном списке.
Она нагнулась и обмакнула затянутый синим латексом палец в липкую лужу, поднесла к носу, понюхала.