Участок
Шрифт:
– Ничего! Кто вчера обещал корову подоить и выгнать? Мать ломается, а ты дрыхнешь!
Синицына пошла к дому, а Кравцов, поздоровавшись, хотел было озадачить Кублакову прямым вопросом, но она вдруг сказала:
– Извините, мне некогда! Вы серьезный человек, официальный! Зачем вы сплетням верите? Зачем ворошить, два месяца с лишним прошло! Что, допрашивать меня будете? На мне дочь взрослая, хозяйство, мне дыхнуть некогда, а вы меня расстраивать хотите? У меня и так давление выше нормы каждый день! Господи! – Люба всхлипнула и утерла глаза. – И жить спокойно
Кравцов понимал, что в такой ситуации лучше удалиться. Но, впрочем, он был почти удовлетворен. Кублакова своим коротким монологом дала ему богатую пишу для размышлений. А именно:
1. Почему она решила, что Кравцову больше не о чем с ней говорить, кроме как про убийство?
2. Почему вот уже второй раз явно уклоняется от общения с милиционером?
3. Какие сплетни имеются в виду?
4. Что значит: «жить спокойно не давали человеку»?
5. Почему Кублакова так настаивает на том, что муж сам утонул?
6. И наконец, почему она так ненатурально всхлипнула, зачем вытирала абсолютно сухие глаза?!
Вопросы и вопросы...
А тут еще добавил правдолюбец Дуганов, неожиданно вынырнувший из кустов.
– Что, угостили вас дезинформацией? – иронично спросил он. – А она призналась, что с Шаровым находится в интимной половой связи?
– Разве?
– Не разве, а точно! Я не сторонник вмешательства в личную жизнь, но тут дело общественное! Если не уголовное! Судите сами, какой расклад: у Шарова жена болезненная и с придурью. В школе работает учительницей литературы и пения. Уроки отведет, садится дома в глухой комнате и на гитаре до ночи играет. Песни сочиняет, понимаете ли! А людям не поет! Но неважно. Главное другое. У Шарова к Любе Кублаковой интерес! Кто мешает, попробуем догадаться? Естественно, Любы муж, Кублаков! И мешает двояко: и как муж, и как человек, который знает про махинации братьев Шаровых и всей местной мафии! Да он и сам такой был, Кублаков, тоже олигарх! Но я ему на совесть давил все время. И предполагаю следующее. Кублаков начинает мучиться от нечестной своей жизни. Он хочет во всем сознаться. И говорит об этом Шарову Андрею Ильичу. И Шаров понимает: ему с братом конец. Выход: или подкупить Кублакова, или уничтожить! Я полагаю, подкупить они пробовали: Кублакову за общественный счет баню построили перед смертью. Роскошная баня, прямо сауна! Но совесть он там свою не отмыл и продолжал мучиться. И решили они его убрать. Это в частности!
– А что в общем?
– Погибнет Россия, как пить дать! – сделал вывод Дуганов.
– Не дадим! – откликнулся Кравцов.
Кого он имел в виду – непонятно. Вряд ли милицию, которую представлял: она может дать или не дать существовать только отдельным беспорядкам и преступлениям, страна в целом ей не по силам. Вряд ли лично себя: множественное число неспроста обозначилось. Скорее всего, Кравцов имел в виду тех граждан, которые, подобно ему, стараются соблюдать то, что можно, не давая себе, а иногда другим, это же самое не соблюдать.
Наталья Кублакова, провожая
– Тебе чего дать, баб Зой? Эротику?
– Еще чего!
– Зря отказываешься, это же про любовь!
– Про любовь, девушка, – объяснила ей Синицына, – это когда люди слова говорят, и все красиво. А то сразу ляжут и едят друг дружку во всех местах, и чмокают. Противно! Ты бы меньше смотрела гадость, а больше училась. У меня двое сыновей в городе, обои с высшим образованием. Людьми стали.
– А я и так человек! – рассеянно ответила Наталья, наблюдая, как к Кравцову подбежал Володька и повел его куда-то.
Володька повел Кравцова к осиротелым столбам. Цезарь ковылял поодаль и исследовал богатые и экологически чистые запахи травы и кустов. Явно здесь бежала какая-то живность, но Цезарь не мог понять, какая именно: возрос на собачьем корме, на охоту его, вопреки породе, никогда не брали, живой дичи он в глаза не видел.
Шаров по-прежнему бегал вокруг столбов и недо– умевал.
– Смотри, что наделали! – закричал он Кравцову. – До нас докатилось!
– Что докатилось?
– По всему району провода снимают и сдают. Алюминий же! Он ведь денег стоит! Кстати, за сколько Прохоров килограмм берет? – повернулся Шаров к Володьке.
– А я откуда знаю?
– Оттуда! Кто собственную телевизорную антенну с крыши снял и сдал?
– Во-первых, я ее обратно выкупил. Во-вторых, Прохоров дал не деньгами, а натурой. Две бутылки.
Кравцов осмотрел столбы и попросил Мурзина, обвешенного «кошками», залезть на столб.
– Проводов все равно нет! Зачем? – спросил Мурзин.
– Время засечь хочу.
– Понял! – тут же сообразил Мурзин. – С какой скоростью лезть?
– С обычной.
– Когда воруют, с обычной скоростью не лезут! – не согласился Шаров.
– Ну, лезьте быстро!
И Мурзин белкой взлетел на столб. А потом слез, побежал ко второму столбу, опять залез. Изобразил, что перекусывает провод, опять слез – и так далее.
Получилось, что одному человеку, учитывая, что провода надо смотать и на что-то погрузить, за целую ночь трудно управиться. Беря во внимание также темень и дождь, то есть скользкость столбов.
– Бригада работала! – сказал Шаров.
– Возможно, – не спешил делать выводы Кравцов. – Дождь был, следов маловато.
Тут он обратил внимание на Цезаря, что-то пристально обнюхивавшего. Подошел и похвалил пса, подняв с земли рабочую рукавицу:
– Молодец, Цезарь!
Цезарь смутился: его не перчатка интересовала, а странная норка рядом с ней, из которой так и веяло теплым жилым духом. Была это сусликовая норка, но Цезарь этого, конечно, не знал.
Рукавица оказалась почти новая. С ярлыком. Кравцов продемонстрировал это окружающим.
– У нас таких миллион! – сказал Шаров. – Рабочим всем недавно выдавали. И я взял пару – в саду копаться.
– И у меня такие есть, – сказал Володька.