Участок
Шрифт:
– Да то-то и оно, что все.
– Не много тебе будет? – обеспокоилась Людмила.
– Нормально, – заверил Виталий и выпил – как воду. – И тебе-то что, я для тебя фактически чужой человек! Сейчас вот поем на дорожку и, в самом деле, к родителям!
Людмила перестала улыбаться. Она не была бы женщиной, если бы не ждала этого разговора. Всякая жена от всякого мужа такого разговора ждет независимо от того, есть ли повод, нет ли его. Брак такая штука, что рано или поздно,
– То есть ты сразу в какую-то чепуху поверил?
– А почему нет? Все вы одинаковые! – сделал Виталий тот вывод, к которому для успокоения своей от природы нечистой совести приходят все мужчины.
– Кто это – вы? – спросила Людмила, заранее зная ответ.
– Бабы! – высокомерно уточнил Виталий.
– Я не баба, – напомнила Людмила.
– Неужели? Зато я пока мужик. И не позволю! – повысил голос Виталий. И ударил кулаком по столу.
Делал он это впервые в жизни, но получилось хорошо, крепко. Может, потому, что Виталий это с детства видел – и не раз. Вот и научился вприглядку. Помнил он также, что женщины в таких случаях пугаются, начинают голосить, причитать и тому подобное. Конечно, голосить и причитать Людмила не будет уже потому, что не умеет. Но испугаться должна. И Виталий осанисто глянул на Людмилу, готовый увидеть испуг. Но вместо этого увидел ее холодные и спокойные глаза. И испугался вдруг сам. И сказал почти жалобно:
– Люся... Ведь врут, да?
– Ждешь, что буду оправдываться? Не буду. Или ты мне веришь, или нет, – гордо сказала Людмила, искренне сама веря в этот момент, что она лгать не может и не умеет, легко забыв те многие моменты городской своей жизни, когда ей приходилось не только лгать, но и врать, хитрить, обманывать, лукавить, ловчить и фантазировать.
– А если не верю? – поставил вопрос Виталий.
– Убеждать не собираюсь!
– Так. Ясно. Ладно. Облегчу тебе задачу, сам уйду!
Виталий встал, взял с горделивой сиротливостью крошечный ломтик огурца: больше, дескать, ничего не надо в этом доме! И пошел к двери.
Людмила наконец догадалась испугаться:
– Виталя, ты чего?
Но было поздно.
– Молчи лучше! – приказал Виталий. – И спасибо за правду. Будь здорова!
– Будь здоров! – пожелал Клюквину Желтяков, поднимая очередной стакан.
– А не пора забор ставить? – огляделся
Желтяков не согласился:
– На ночь глядя работать? Наставим кое-как! Я плохо работать не хочу. И не умею.
– И я не умею, – признался Клюквин. – Я уж если делаю, то чтобы все... Чтобы блестело! Чтобы тип-топ! Как по струнке!
– Это и беда наша! – сокрушенно поник головой Желтяков. – Другие делают как попало – и ничего, сойдет! А вот я, не поверишь, если что плохо сделаю, прямо душа болит!
– Именно! – воскликнул Клюквин. – Я тебе скажу, почему нам с тобой трудно живется. Знаешь почему?
– Почему? – захотел узнать Желтяков. Клюквин поднял стакан и торжественно произнес:
– Потому что у нас есть трудовая совесть!
И спасая свою трудовую совесть от плохой работы, друзья решили отложить ее на завтра.
Они ушли, и вскоре к горе штакетника подъехал на грузовом мотороллере Куропатов. Набросал, сколько уместилось в кузов, и уехал.
Тут же, будто ждал очереди, появился Юлюкин на «Москвиче», засунул, сколько влезло, в багажник, уехал.
Тут же появился Володька Стасов на сенопогруз– чике...
Потом Савичев на мотоцикле с коляской...
Потом Хали-Гали, который спешно запряг Сивого в телегу...
Было уже совсем темно, когда примчался Колька Клюев, пешим ходом, но с тележкой. Однако на земле валялась одна штакетина, да и то треснувшая. Колька поднял ее, повертел, хотел выкинуть, но вспомнил, что ему предстоит отчитываться перед женой Дашей, бросил дощечку в тележку и увез.
Несмотря на позднее время, по всей Анисовке слышались вжиканье пил и перестук молотков. Все спешили перегородить огороды и землю, пока соседи это не сделали по своему усмотрению.
Вот Савичев ведет с одного конца забор, а с другого торопится науськанный женой Сироткин. Они работают, не глядя друг на друга, не разговаривая. А если бы пригляделись, то поняли бы: заборы их при встрече могут не состыковаться.
Но окончательно стемнело, они притомились, посчитали, что сделали достаточно для обозначения территории, разошлись спать.
Липкина же не спит, она стоит у забора с двоюродным племянником Володькой Стасовым и учит его:
– Если рубить или пилить, она услышит. А ты подкопай помаленьку по всей длине, он весь и повалится. Будто сам. Посмотрим, кто ей будет его ставить!
Володька берет лопату, начинает трудиться. Но с той стороны вдруг слышатся какие-то звуки. Он выпрямляется, выглядывает, спрашивает:
– Кто тут?
– Я тут! – слышится голос Нюры. И одновременно что-то деревянное бьет Володьку по лбу.