Участок
Шрифт:
– Это где ж тут фонтан такой бьет? – усомнился Хали-Гали.
– Не фонтан, а приличное место. Рядом, два шага всего! Пошли! Просто прекрасное место!
Прекрасное место оказалось действительно рядом и представляло собой шинок. Шинок – это такой, говоря откровенно, шалман, где страждущим продают разбавленный спирт. По дешевке, потому что хозяевам он обходится еще дешевле.
В грязной большой комнате двое
– За вас, господа! Потому что все равны перед Богом и... перед этой вот мерзостью!
Из другой комнаты вышел хозяин, мужчина с большим толстым животом, что-то жующий, хмурый.
– Деньги принес? – спросил он Голубева. – Ты мне двенадцать рублей должен! В долг не дам!
Голубев молча выкатил глаза, а потом скосил их на Хали-Гали: дескать, клиента привел, не до разборок! Хозяин намек понял и участливо обратился к Хали-Гали:
– Что, опохмелиться хочешь, дед?
– С чего опохмеляться, я еще не пил! – Хали-Гали выгреб из кармана мелочь. – На все!
Хозяин хмыкнул, подбросил мелочь на ладони и, не считая, сразу понял, сколько там. Принес большую бутыль и налил в один из стоящих на столе стаканов. Рядом положил кусок хлеба с килькой:
– Угощайся!
Хали-Гали, заметив жадный взгляд Голубева, отлил ему половину.
Тот схватил, кивнул наскоро, желая этим движением здоровья и благодаря, и махом выпил. После мигнул хозяину, вышел с ним в другую комнату и что-то там ему забормотал. Хозяин выглянул, осмотрел Хали-Гали, удочку.
– И ценник есть, я видел! – шептал Голубев. – Тыща пятьсот семьдесят! За тыщу сдать можно! Но сотню мне! Беру по совести, мог бы больше!
– Кто тебе больше даст? – ответил хозяин. И пошел к Хали-Гали, который уже выпил и вдумчиво кусал бутерброд.
– Добавим, дедушка?
– Не на что!
– Ничего, я угощаю!
И хозяин щедрой рукой налил полный стакан.
– Ох, не надо бы, захмелею! – сказал Хали-Гали, но рука сама подняла стакан.
Он маленькими глотками вытянул питье до дна. Выпрямился, набрал воздуха в грудь. А выдохнуть не сумел. И повалился на пол. Хозяин на всякий случай пошарил в карманах пиджака. Ничего не нашел, кроме тщательно свернутой облигации. Развернул ее, сплюнул, скомкал и бросил на пол.
– Бери его! – велел он Голубеву. – Сейчас вытащим куда подальше. Ну, ты, помоги! – позвал он полуинтеллигента. Тот, видимо, был из бывших юристов, потому что сказал:
– Соучастие в заведомом сокрытии следов и признаков преступления, совершаемое по сговору, за вознаграждение или без него, будучи...
–
Интеллигент взял Хали-Гали за ноги и стал помогать Голубеву, продолжая размышлять вслух:
– Веками в России интеллигенция и народ были разобщены, но наконец их соединила круговая порука общенационального воровства, беззакония и нравственного нигилизма!
– Шевелись!
– Ты шевелись, Володь, ты давай бери чего-нибудь! – сказал Колька Володьке. Они находились в отделе электроники самого большого в Полынске универмага.
Но Володька смотрел на телевизоры без интереса. Был тут и домашний кинотеатр, и он даже работал, показывая на своем огромном экране красочные картинки. Однако Володька не взглянул на него. И в результате сказал:
– Ладно. Я вот что. Я накоплю денег, я приеду к этому жлобу и скажу ему: на, подавись! И посмотрю, какая у него рожа будет!
Эта мысль его развеселила.
И они отправились с Колькой сначала в отдел детского питания, где Колька накупил всяких банок и коробок по списку жены, а потом в отдел джинсов.
Там их было много: и на полках лежали, и на круговых вешалках висели, которые можно крутить.
– Ты что-то не свой размер смотришь, – обратил внимание Володька. – Ты тощее вроде.
– Я для Дашки смотрю, – улыбнулся Колька. – Сюрприз, понимаешь?
– Понимаю.
Володька любил сюрпризы, особенно приятные. Любил, когда ему их устраивали, любил сам устраивать. Поэтому он подумал, что женитьба, в общем-то, не самое плохое дело.
– Размера не понимаю, – сказал Колька. – Надо у продавщиц спросить.
– Они тебе скажут! – Володька был настроен критично по отношению к работникам торговли.
Но Колька все-таки позвал продавщицу. Она была не такая радушная, как девушка из спортивно-охотничьего магазина, но и не такая заносчивая, как молодой человек, обидевший Володьку. Она была никакая.
– А скажите, – спросил ее Колька, – это мужские джинсы или женские?
– Унисекс, – кратко ответила продавщица. Колька хихикнул. В простоте душевной он считал слово «секс» неприличным, почти матерным.
– Это что значит? – спросил он.
– Идут на мужчин и женщин. Размер знаете?
– Размер... – затруднился Колька.
– Ну. Европейский или американский?
– Русский нам вообще-то! – вмешался Володька. А Колька, стеснительно оглядев девушку, сказал:
– Она с вас ростом. И другими местами похожа. Но вы поширее немного.
– Сам ты поширее! – обиделась девушка. – У меня сорок шестой! Значит, у вашей девушки сорок четыре, что ли?